Агнцы Божьи

– Корней Захарович! – даже не взглянув на посетительницу, обратилась он к хозяину мастерской. – Не успел одну бездельницу уволить, как другая уже тут как тут. И когда только успевают пронюхать, что место освобождается?

– Да вот, видать, случайно забрела к нам в мастерскую эта птаха залётная, не зная, что место освобождается, – заискивающе улыбаясь, ответил Корней Захарович. – Я только что объяснил ей, что она нам не подходит, и… Кстати, она и шить-то на машинке не умеет, дорогая.

Купчиха повернулась вполоборота и с надменным видом уставилась на Евдокию.

– И? На что ты надеялась, идя к нам, птаха божья? – повысила она голос, наблюдая за раскрасневшейся Евдокией. – Время наше отнимать бесценное? А может, с тебя плату за это взять, как считаешь?

Её голос, визгливый и громкий, тяжёлой ношей надавил на плечи Евдокии. Она ссутулилась и даже вспотела от обрушившейся на неё тяжести. Затем она побледнела и зажмурилась, ожидая всего, даже удара по голове от возмущённой купчихи.

Вопли хозяйки слушали все находящиеся на втором этаже люди. Швеи оставили работу и высунули головы в коридор, чтобы позлорадствовать, любуясь происходящим.

– А теперь проваливай вон! – закричала купчиха, указывая вытянутой рукой Евдокии на дверь. – И чтобы духу твоего здесь больше не было!

Едва не плача, униженная и растоптанная злобной выходкой купчихи девушка вскочила со стула, повернулась к двери, и вдруг…

– А ну, стой! – пригвоздил её к месту окрик. – Чья будешь, говори?

– Я так… Я это… Я э-э-э… – совсем растерявшись, пролепетала Евдокия, не находя для ответа подходящих слов.

Она сконфуженно попятилась к двери, намереваясь как можно быстрее выскочить из кабинета и бежать отсюда куда глаза глядят.

– А ну, стой! – ещё громче рявкнула купчиха, и Евдокия замерла, ожидая потока новых ругательств и оскорблений.

– Ты же христоверка Евдоха, так ведь? – неожиданно мягко поинтересовалась женщина. – Это я тебя на радениях в Зубчаниновке не раз видела?

– Да, это я, – призналась Евдокия с замирающим сердцем. – Но сейчас я на корабле христоверов не состою. Я… я ушла от них.

– Вот как? – удивилась купчиха. – А что так? Я ведь ходила к ним на радения, чтобы тебя послушать. Как ты поёшь голоссалии, как звучит твой нежный ангельский голос. У меня аж слёзы капали, когда тебя слушала. Ни одна певичка в нашем театре тебе и в подмётки не годится!

Она повернулась и взглянула на притихшего за столом Корнея Захаровича.

– Берём её, слышишь! – снова повысила она голос, да так, что Евдокии показалось, будто в окне кабинета зазвенели стёкла. – Зарплату положишь двадцать рублей и не меньше, ты меня понял?

– Да, но-о-о… – засомневался Корней Захарович. – Мы же всем вновь принятым первый год по десять рублей платим. Да её ещё учить работать на машинке придётся.

– Ты что, не слышал, что я сказала? – подбоченившись и вращая глазами, выкрикнула купчиха. – Если двадцать целковых тебе показалось много, будешь платить двадцать пять! А ежели что ещё мне поперёк вякнешь, тридцать платить заставлю, теперь прочистились твои мозги, бездельник?

Сердце внутри у Евдокии остановилось и замерло. Она едва поверила в реальность свалившегося на неё счастья. А зарплата… На такую зарплату, каковую установила ей купчиха, она даже не смела рассчитывать. Двадцать пять рублей! Да за такие деньги она готова была стерпеть любое оскорбление, любую обиду и сутками напролёт работать в пошивочном цехе.

– Всё, завтра, прямо с утра и приходи, Евдоха, – улыбнулась ей купчиха напоследок. – Найдёшь меня здесь, в этом кабинете, а зовут меня Василиса Павловна, запоминай хорошенечко, Евдокия.

Глава 6

Когда гостья переступила порог молельного дома и закрыла за собой дверь, сидевший за столом и просматривающий стопку газет Прокопий Силыч посмотрел на неё поверх очков и настолько удивился, что даже привстал от изумления.

– Вот, стало быть, как, сама богородица хлыстов передо мной предстала? – прошептал он, снимая с переносицы очки и кладя их на стопку газет. – А ты проходи, не стой у порога, Фёкла. Садись за стол напротив и поделись, с чем объявилась.

– Поглядеть на тебя, вот с чем, – пройдя к столу, присела на табуретку гостья. – И прошу, не называй меня больше Фёклой, пожалуйста. Была когда-то Фёкла, да вышла вся, а вот Агафья осталась.

– Что ж, Агафья так Агафья, – пожимая плечами, ухмыльнулся старец скопцов. – Ты хоть бестией называйся, для меня разницы нет.

Агафья вздохнула, носовым платочком вытерла губы и только после этого внимательно посмотрела на Прокопия Силыча.

– Ты всё ещё на меня сердишься? – спросила она вкрадчиво. – Может, за порог выставишь, покуда разговор не начали?

– Нет, я на тебя не злюсь, Агафья, – ответил старец. – Ты же знаешь, что мы, голуби белые, никогда ни на кого обиды не держим и ни с кем в ругачку не встреваем. Мы живём так, как живём, и никому жить не мешаем.

– О чём это ты? – заподозрив подвох в его словах, насторожилась и сузила глаза Агафья. – Не верю я, что ты зла на меня не затаил, Прокопка. Я же тебя извести пыталась. Вспомни, ты чудом уцелел.