Агония

Даша курила не затягиваясь, баловалась больше. Глянула на Сынка, повела плечом. Что это Корней придумал такую проверку двойную? Определил ведь старик Савелий: парень наш, деловой, да и слепому видно. И разговор как складывает? Так беседовать милиционеру вовек не научиться. Корней сказал: побудь, приглядись. Она может, делать все равно нечего, только гляди на него, нет ли - одно ясно: Сынок вылитый вор-аристократ, работник по церквям и дорогим гостиницам.

- Корней, ну хоть краем я виноват, что Хан ментом оказался? А не ошибаетесь вы? - Сынок взглянул на швейцара, затем на Дашу.

- Точно, как в банке вседержавном, - Петр рассмеялся.

- Чего же ты смеешься?

- А мы еще наплачемся. Сынок... Сейчас запасец веселья создать надобно.

Сынок взглянул на него и увидел, что смешки и прибаутки - видимость одна, из-под нависающих бровей смерть глядит.

- А ты Ленечку с Потылихи знал? - спросила неожиданно Даша.

- К чему вопрос, не пойму?

- А ты отвечай. Сынок! - повысил голос швейцар. - Не брезгуй!

- Ленечку? - переспросил Сынок, внутри захолонуло неприятно, понял: смешки кончились, проверяют. - Да вроде там два парня с таким именем есть: один, слыхал, щипач, транспортник. В личность не знаю его. А второй, слыхал, по мокрому прошел, в бегах сейчас...

- Ты много слыхал, Сынок, - Даша улыбнулась ласково. - Кто такой Толик Крепыш?

- Из Эрмитажа? Знаю, Крепышом в шутку назван, тонкий - аж тень не отбрасывает.

- Ему верить можно? - спросил швейцар.

- Нормальный человек, по куклам специалист, - ответил Сынок.

- Нормальный, - повторила Даша, - на уголовку работает. Может, и ты. Сынок, нормальный?

- Ты, девонька, не заговаривайся, - зашептал Сынок с придыханием. - Ты здесь за Корней прячешься, только шарик-то - круглый, говорят, вертится. Может, встретимся где в другом месте.

- Не знаю. Сынок, - швейцар взял стакан с чаем, отпил культурно. Возможно, он и без тебя крутиться будет. Или остановится, как думаешь?

- Я против тебя никто. Решай, Корней. Только я так понимаю: вы эту малину спалили, виновного ищете, - Сынок облизнул пересохшие губы. - Я к вам Хана не приводил, он меня вел.

В дверь стукнули, в номер вошел Леха-маленький. Сразу тесно стало, а Сынку вдобавок и душно. Он уже прикидывал, что на худой конец сумеет от девки и Корнея вырваться.

- Звал, Корней? - спросил Леха, неловко кланяясь.

- Сядь, не засти, - швейцар даже не взглянул. - Давай рассудим. Сынок. Я тебя решать не буду, прав у меня таких нет. Но гляди, что получается. Звонит мне, - он кивнул на Леху-маленького, - и говорит, мол, тебя человек спрашивает, привет от моего брательника шлет. В цвет попадает, однако приглашать не спешу, интересуюсь, что за человек? Леха, скажи.

- Точно, - ответил тот. - Я говорю: человека не знаю, на приезжего смахивает, а с ним Сынок, личность фартовая.

- Ясно, Сынок? Разве я когда-нибудь незнакомого человека в дом пустил? Я тебе верил, тебе дверь открыл. Ты кого в дом привел. Сынок?

- Так что же теперь?

- Ничего, - ответила Даша, - ты милиционера привел, ты его и выведи, только так, чтобы адресочек наш он забыл.

- Верно, Паненка, - согласился швейцар. - Ну а ты. Сынок, как полагаешь, по справедливости мы с тобой?

Глава восьмая

ПОРА СРЫВАТЬ МАСКИ

Даша оставила поднос с ужином и, не взглянув на молодых людей, не пожелав им, как обычно, спокойной ночи, быстро вышла из номера. Утренний разговор с Сынком она и вспоминать не хотела. "Уголовник - человек, которого жизнь в угол загнала". Так что же она делает? Спокойненько человека на убийство толкает. Одного из них убьют, другой в самом темном и тесном углу жизни окажется. Из этого угла ему уже никогда не выбраться. Корней парня заставит работать на себя, использует до конца, а потом... Либо людям на него шепнет, либо уголовке отдаст. Даша не слышала окончания беседы Корнея со стариком, но поняла: сговорились. Да они за свой кусок кого угодно утопят, не впервой им, видно, чужими жизнями распоряжаться. Казалось Даше, что она, глядя на главарей уголовного мира, сама до всего додумалась. И невдомек ей, как меняется она последние два месяца: и смотрит, и думает, даже говорит по-другому. А последнее совсем ни к чему: опасно. Раньше Даша среди своих часто употребляла воровской и арестантский жаргон, общаясь с посторонними, говорила чисто, но подслащала речь жеманными словечками типа "чувствительная", "кошмарная", "ужасная".

Однажды, гуляя с Костей по тихим переулкам, Даша сказала:

- Я девочка до крайности чувствительная. Костя втянул голову в плечи, будто его по шее ударили, стрельнул взглядом, но промолчал. Она это заметила, решила, что так и засыпаться недолго, стала за своей речью следить. Не сразу у нее получилось, но жаргон Даша употреблять перестала, а "чувствительно-кошмарный ужас" свела до минимума. Что она стала говорить чище. Костя отметил, плохо только, что Корней тоже мимо не прошел.

- Ты, Паненка, прямо курсисткой стала. Молодец.