Агония

- Я же на каторге родилась, там сразу пятеро навалилось, - Даша чувствовала: сейчас бросится. Не боялась, знала: не одолеть ему. - Не разобрала я первого-то, Корней, - протянула она с тоской, подошла к нему, положила руки ему на плечи, в лицо заглянула. - Я никого не люблю, свободная. Все тебе будет, до капельки.

Он обмяк, и Даша тотчас оттолкнула его, будто мокрую тряпку отбросила. Слабенький мужик, обыкновенный. Придумали люди - Корень.

- Скушно, тоска заела, - Даша прошлась по номеру. - Что за жизнь у нас? Четыре стенки да окна с решетками. Я с мальчиками гуляла по самому краешку, свою жизнь на день вперед не загадывала. Но я гуляла! - Даша растянула последнее слово.

- Это не жизнь. Паненка...

- Это жизнь? - Даша застучала по стене. - Жизнь? Я вчера по улице шла, люди вокруг спешат куда-то, смеются, ругаются. Две девчонки, мои годки, пончики в сахаре купили - глаза от счастья в пол-лица... - она говорила лишнее, чтобы скрыть ошибку, длинно выругалась, привычные недавно слова сейчас оказались шершавыми, царапались.

Корней глаза прикрыл, кивнул согласно и сказал:

- Может, ты и права, Даша, - и то, что назвал он девушку по имени, прозвучало предупреждением. - Мое время прошло, ты же еще нашей волей не отравленная. Жизнь-то сейчас новая, интересная, в ней можно место для себя найти красивое.

"Лишнего наплела, веру ко мне потерял Корней, - поняла Даша. - Назад его теперь трудно повернуть".

- Ты, Корней, умный, - она вновь подошла к нему вплотную. - Отпустишь?

Корней чувствовал на щеке ее жаркое дыхание, видел глаза прозрачные, зябко ему стало от мысли, что девчонка качнулась, завязать с блатной жизнью подумывает. Кто задумался, тому веры нет. А не сам ли он ее толкнул? Он толкнул, она и закачалась. Значит, стояла нетвердо, он прав, что проверочку эту устроил. Плевать он хотел на воровское товарищество, только если девчонка отшатнется, в новой жизни Корней ей ни к чему. Не отдам, ты моя будешь, решил он и сказал:

- Ты свободна, Даша. Тебя никто не держит... - и замолчал, увидев перед носом кукиш. Паненка в лицо рассмеялась.

Сначала Даша хотела остановить его ударом, остереглась. Нельзя дать ему договорить, нутром чувствовала. Не отпустит Корней, словами повяжет - и кончится скверно: уйти не даст, а веру потеряет.

Корней, чтобы лица не потерять, руку ее поцеловал, тоже рассмеялся коротко.

- Ты верно рассудила. Корней с Паненкой на дела не ходил, в тюрьме не сидит. А мальчики, которые сейчас там, и дружки их, которые здесь, тебя могут не понять.

Но этот выстрел был уже мимо. Даша разбрасывала серебро смеха, не слушала, шагнула к двери.

- Воровка никогда не будет прачкой! Запомни, Корней! Никогда!

По комнате ползал страх. Он был черный, с мягкими мохнатыми паучьими лапами. О своем появлении он объявил, хлопнув форточкой, притих, прислушиваясь, шевельнул занавеской, заскрипел половицами, забавляясь, зацокал по булыжной мостовой лошадиными подковами. На мгновение страх исчез, тут же отразился в трюмо и начал растекаться по спальне, обволакивая лежащих неподвижно людей.

- Он хочет, чтобы ты меня убил, - сказал сотрудник уголовного розыска так медленно и неловко, словно учился говорить на чужом языке.

Вор вытер ладонью влажное лицо и не ответил.

- Да, чего темнить, я агент уголовного розыска, ты мне был нужен для прикрытия. Кто знал, что так случится?

Вор сел, повернувшись к агенту спиной, и сказал:

- Ты дурак, за стеной слышно...

- Я дурак, - согласился агент. - Там никого нет, я проверил. Корней в нас запутался, хочет кровью одного связать другого.

- Мент, а мент? - плаксиво спросил вор. - Скажи, зачем ты полез сюда? Ну зачем, ты что, дефективный? - он встал, вздохнул тяжело. - Давай уносить отсюда ноги. Только ты в свою комсомолию пойдешь, геройские байки будешь рассказывать. А куда денусь я? Меня люди где хочешь найдут: что хату паханов спалил, не простят, что тебя отпустил - не простят вдвойне. А жизнь только одна, другой не выдают, даже при вашей власти.

Страх пропал, наружу вырвались отчаяние и злость на себя, на свою жизнь, в которой все не так, и казалось, что виноват во всем человек, лежавший на соседней кровати, обезоруживший своими признаниями и даже не подозревавший, в какое отчаянное положение попал он - вор в законе.

- Значит, за паек на людей охотишься? Слова им говоришь, втираешься в доверие, потом одних к стенке, других - в тюрьму! И не снятся тебе ребята? Меня, зарезанного, не будешь видеть? Как тебе-то башку до сего дня не оторвали?

- Ишь, вспомнил, что у меня башка тоже одна, - усмехнулся агент. - Или полагаешь, нам по две выдают? Не актерничай, ложись, думать будем.

- Чего думать? - вор выхватил из-под подушки нож и воткнул его в подоконник. - Не могу я тебя убить. Пошли! Только ты меня не агитируй! - он неожиданно взвизгнул. - Не купишь, а за паек не продаюсь!