Агония

— Все так все, — согласился он и, наконец, завел машину.

Домой Регина приехала в угнетенном состоянии. Вроде бы поговорили, все выяснили, друг друга поняли, но тягостное ощущение не ушло. Вошла к Шамраю и растерялась, будто оказалась у него впервые. Но растерянность та была внутренняя, никак с самой квартирой не связанная.

— Чего? Зачем тебе? — спросил Вадим, и Регина обернулась, не разобрав, к чему он спрашивал, а он, застыв у барной стойки на кухне, разговаривал с кем-то по телефону. Наверное, с сестрой. Узнала по особенным ноткам в его голосе.

Чтобы не мешать, двинулась в гостиную. Ее сотовый тоже коротко тренькнул, оповестив о новом входящем сообщении.

«Что ж прямо не сказала, что к нему ушла, тварь ты трусливая», — прочитала и вздрогнула от накатившего отвращения.

«Отвяжись от меня», — послала в ответ. Что-то получила, но уже не смотрела: подошел Вадим.

— А мне объяснения?

— Ой, неужели ты думаешь… — недовольно начала, но осеклась, поняв вдруг, что злость, с которой кинулась отвечать, вызвана не интересом Вадика и не его вопросами. Злилась она на Реймана. Поэтому, вовремя окоротив себя, постаралась успокоиться.

Шамрай присел на диван и скрестил руки на груди, выразив свое ожидание лишь напряженной позой и внимательным взглядом.

— Поговорить хотела. Вернее, он хотел, — опустилась на краешек рядом с ним и заложила ладони между коленей.

— Поговорила?

— Поговорила. Как я и думала, Рейман решил, что я просто обиделась на него, а не рассталась. Нужно было поставить точку.

— Поставила?

— Поставила. Ты же знаешь, меня не волнует, что он думает. Я давно все решила.

— Знаю. А еще я знаю, что ты зря надеешься на его благоразумие.

— Поэтому я и согласилась встретиться с ним в кафе. Или лучше, если б он ко мне домой заявился? Тебе бы это понравилось?

— Тогда бы ему уже никто не помог. Даже ты, — задумчиво сказал Шамрай и перевел взгляд на вздрогнувший виброзвонком телефон, зажатый в ее руках.

— Только сегодня утром подумала: вот возьму и выйду за Вадьку замуж. А тут подруги строем пошли! Теперь — нет! — иронично воскликнула Чарушина, отвлекая его внимание.

Шамрай в лице изменился после ее слов:

— Киса, не трепи мне нервы такими заявлениями.

— Теперь будем проверять отношения! На прочность! Тестить теперь будем!

— Реня, хватит уже, давай потом доругаемся, а? — Притянул ее к себе, ухватив за кофту.

— Когда потом?

— Позже. После секса. — Забрав из рук телефон, бросил его куда-то в угол дивана.

— Я не хочу ругаться. Особенно с тобой. Ни до, ни после. Просто не очень приятно сидеть и слышать от девушки, с которой у тебя «было», что она не против все повторить. Когда тебе в глаза это говорят…

— Знаю. Насмотрелся и наслушался, — резковато осек он.

— Ты упрекаешь меня? — напряглась и заявила тоже резковато: — Я не буду оправдываться за то, что была с Рейманом. Не буду, и все!

— Это не упрек. И оправдания мне не нужны. Просто говорю: знаю, что ты чувствуешь. Я это хорошо знаю.

— Ладно, Шамрай, один-один, — тяжело сказала она. — Было и было. Сам говорил. Давай не будем больше об этом говорить. И говорить, и ревновать…

— Ревновать не будем? Думаешь, сможем?

— Попробуем…

Одной рукой взяв за талию, а другой ухватив за бедро, увлек ее на себя — усадил на колени. Регина ладонью обхватила его шею и уткнулась губами в небритую щеку. Вздохнула, и они оба на некоторое время замолчали, напряженно стиснув друг друга в объятиях.

— Давай не любить тоже попробуем. Давай? — Скользнул губами по щеке, жарко дохнув в ухо. — Попробуем не любить… Тогда, наверное, не ревновать тоже получится…

— Я пробовала, у меня не получилось… — прошептала она, вздрагивая от волны колких мурашек.

Вадим задрал кофту и залез рукой под футболку, ловя пальцами ее дрожь. У него тоже не получилось. Не любить ее не получилось и не ревновать ее — в жизни не получится. Проверено.

Переоценил себя. Думал, что после прошлой ночи не будет на Реймана реагировать. Но увидел рядом с ней и захотелось свернуть ему шею. Просто потому, что он рядом. Сидит, смотрит на нее, разговаривает с ней.

Ревность уродливая все еще выкручивала вены, поэтому сразу замелькали в голове злые слова и картинки, которые вспоминать не хотелось. Заглушить бы, сломать, не выпускать. Только одним и можно заглушить все. Только она и сможет его успокоить.

Жадно припал к ее рту, будто до этого целой ночи поцелуев не было. Обхватил, будто никогда не целовал. Прижал к себе так сильно, точно в руки первый раз дали и обещали вот-вот забрать. Накинулся без осторожности, без сдержанности, без той аккуратности, с какой до этого себя вел.

— А ты помнишь, как мы впервые поцеловались? — спросил раньше, чем понял, зачем спросил. Вышло приглушенно и сдавленно, потому что прижимался губами чуть ниже уха, к пульсирующей жилке: она бьется, бьется, стучит, стучит. И сердце его тоже — в такт.

Да ясно, зачем спросил. Потому что сам помнил. Вкус губ, их мягкость, запах кожи, нежность щеки. Мелодичный голос. Позже забыл слова, что она говорила, а голос помнил и отдельные отчетливые жесты. Не сумел бы назвать цвет платья, но хрупкость тела помнил и выражение лица.