Агония

Такое хищное желание он у нее вызывал всегда. Знакомы много лет, а ощущение не пропадало — по нервам Шамрай бил одним своим присутствием. Из таких он, которые в постель взглядом укладывают.

Соня тронула его темные коротко стриженные волосы. Они чуть длиннее, чем он носил раньше. Сейчас Вадим пострижен под «бокс».

— Тебе так хорошо, — улыбнулась.

— Да? — смотрел на нее спокойно и выжидательно.

Глаза у него серые. Светлые, яркие, чистые. Сонька знала, что они другими могут быть: ледяными. Блестящими, словно зеркало, что кроме собственного отражения ничего не увидишь.

— Угу. И с бородой. А то как побреешься, у тебя рожа каменная.

Грубовато сказала, но правда. Да и Вадька не обидится. Лицо у него волевое, словно из камня выточенное и отполированное, нос прямой широковатый. Плотная щетина смягчала черты, делая их еще ярче и выразительнее. Брови казались еще темнее, ресницы гуще.

Вадим захохотал, и Сонька дернулась от него, усевшись прямо и чуть подальше.

— Сволочь ты. Вроде столько лет тебя знаю, а все девственницей себя чувствую.

— Плохо и больно? — снова засмеялся.

— Нет. Каждый раз страшно стесняюсь, перед тем как трусы снять, — захохотала.

— Угу, — кивнул и закончил за нее: — А потом думаю, хрен с ним, пусть Вадя снимает.

— Шамрай, ни один мужик не умеет делать этот так, как ты. Верь моему слову, я знаю, о чем говорю. И Светка меня убьет. Сказала, чтобы я к тебе не приближалась, — засмеялась, как будто виновато наморщившись.

Еще ей нравилось, что ему можно все прямо говорить. Все, что на душе. Как есть. Что думаешь. Сама не всегда его понимала, но с ним быть не понятой не боялась.

Любят его бабы, что ни говори. И у него к ним особое чутье. Наверное, из-за сестры-двойняшки. Они со Светкой и внешне очень похожи, и эмоционально сильно связаны. Даже живут рядом: она — этажом ниже.

Вадим кивнул, улыбнувшись:

— Светуля у меня заботливая.

— Боится, что наша особенная дружба вдруг перерастет в нечто большее, — шепнула, словно секрет большой выдала.

— Чего-чего?

— Угу, я, когда долго тебя не вижу, страшно скучаю. А потом ты приезжаешь, я в тебя немножко влюбляюсь.

— Это ненадолго. Смотайся к кому-нибудь из своих — все пройдет.

— Вот умеешь ты охладить мои романтические порывы! — весело воскликнула, откинув черные кудри за спину.

— Конечно. Я ж тебе потом сопли подтирать не буду, — засмеялся Шамрай.

— Эх-х-х, — картинно вздохнула. — Ты безнадежно зачерствел в своем Катаре, высох, как сухарь.

— Да что ты. Я очень сентиментальный человек. Меня даже реклама на нашем телевидении до глубины души трогает.

— Нет, правда! Думаешь легко найти мужика, который хорошо оттрахает? Даже не представляешь!

— Слав тебе, боженька, мне и не представить, — с усмешкой качнул головой.

— А мужика, с которым можно открыто и без комплексов говорить обо всем на свете, найти еще труднее.

— Так ты поговорить приходила? — иронично улыбнулся Вадим.

Соня захохотала, но ее хохот тут же перешел в вопль, когда в квартире птичьей трелью зазвенел дверной звонок:

— А-а-а-а, Светка пришла! — вскочила и одернула платье.

— Да, это она, — откинув одеяло, Вадим поднялся с постели и ушел в гардеробную, чтобы натянуть спортивные штаны. Не встречать же сестру в чем мать родила.

— Вадя, где моя сумочка? — кинувшись искать свой клатч, обежала круглую кровать.

— Не знаю.

— А чулки?

— Не помню. Внизу, наверное.

Смеясь, Соня сбежала по прозрачным стеклянным ступеням в гостиную.

— Точно, внизу…

Сумочку обнаружила на консоли около телевизора. Чулки валялись у дивана.

Усевшись, натянула один чулок на руку, но, обнаружив стрелку, с раздраженным выдохом стянула. Скомкала оба, выбросила в мусорное ведро на кухне и побежала за Вадимом. Он уже вышел в коридор, отделяющий жилую часть квартиры от входной двери.

— Чулки порвала, блин.

— Бедствие какое. — Вадим вытащил из шкафа куртку, пошарил по карманам и достал бумажник.

Соня влезла в туфли на высокой шпильке и открыла дверь.

— Я твои вещи из химчистки забрала… — начала Света, но оборвалась, — охренеть… Ты уже тут.

— Я тут как здесь, а здесь как там! — хохотнула Соня и чмокнула подругу в щеку. — Убегаю, некогда мне. И так опаздываю. Потом поболтаем, ладно? Вадя, денег дай.

— На, — сунул в декольте Сонькиного платья пятитысячную купюру, — и на чулки тебе останется.

— Я тебе сдачу потом отдам, — с удовольствием поиронизировала.

— Только позвони предварительно. Как сдачу соберешься принести.

Соня хотела его обнять, но лишь аккуратно положила ладони на плечи. Одно сильно ушиблено: сплошной синяк, уже цветущий, заползающий желтым на ключицу.

— Блин, плечо твое, — тоже поцеловала его в щеку. — Пока.

— И не плачь по мне, пусть тебя сегодня кто-нибудь хорошо отымеет, — пожелал с усмешкой.

— Никто меня так душевно не провожает, как ты. Никто так не умеет! — изобразила восхищение Соня и шагнула за порог.

— Меня вот не очень прикалывает, что ты мою подругу трахаешь, — проворчала Светка, когда брат захлопнул дверь.

— Сестра, я тебе клянусь: не я ее, она меня.