Агония белой эмиграции

Гурко заявил, что в 1926 г. уже невозможно вернуть земли бывшим собственникам. Шесть лет назад, по его мнению, это еще можно было сделать. А теперь все выкристаллизовалось. Нет другого выхода, сказал, как бы оправдываясь, докладчик, как закрепить землю за теми, кто ею владеет. После доклада разгорелась дискуссия. Некоторым ораторам казалось, что их уже ждут в России. Трепов, например, заранее «успокаивал» крестьян, что ничего отнимать у них не будут. Но тут же объявил, что «крепкие» крестьяне ни за что своей земли не уступят, той земли, которую «у них захватила деревенская беднота, жадная до чужого». И вообще и он, и Марков, и Скаржинский стоят за то, чтобы отложить решение вопроса до возвращения в Россию. Трепов, впрочем, полагал, что в России не один земельный вопрос, а 15 миллионов земельных вопросов, т. е. столько же, сколько хозяйств. Но вот на трибуну поднимается престарелый князь Д. Д. Оболенский. Он вспомнил «своих крестьян», которые, по его словам, «хотят помещиков». «Мы вернем земли по принадлежности, — заявил он, — и тогда за нами пойдут»¹⁹.

В резолюции было записано обещание не отнимать у крестьян землю, которой они пользуются. Однако выступления на съезде черносотенно-монархических деятелей сильнее всяких резолюций раскрывали их подлинную заинтересованность в имущественной реставрации. Злобный антисоветизм, клевета, попытки извратить тенденции развития Советского Союза, представить их перед западными державами в выгодном для зарубежной контрреволюции свете — все это переполняло доклады и выступления, посвященные внутреннему положению СССР.

Нужно заметить, что «описания» эмигрантов были в то время одним из главных источников представлений о Советской республике для многих буржуазных деятелей; предсказывать гибель Советской власти стало любимым занятием. «Начиная с /118/ 1918 г., — писал в своей книге о Советской России немецкий автор К. Барц, — через определенные промежутки времени провозглашается конец большевистского эксперимента в России… Публикуются «сообщения» достойных всякого сочувствия эмигрантов, основанные, разумеется, на «достоверных» источниках»²⁰. Материалы зарубежного съезда должны были дать новую пищу для таких «предсказаний».

Считая социалистическую революцию явлением случайным, результатом заговора, в котором главную роль играли внешние силы, докладчики С. С. Ольденбург, Ю. Ф. Семенов, А. М. Масленников и другие идеологи кадетско-монархического толка изображали большевиков не иначе как чужеродной и враждебной России «политической сектой». Они ратовали за объединение усилий России «зарубежной» и «внутренней». Призывая к борьбе с Советской властью, они делали упор на нарастание внутренних антисоветских сил, прежде всего «нового зажиточного класса» — кулачества — в деревне. Потеряв всякое чувство реальности, на съезде рассуждали о праве «зарубежной России», т. е. белой эмиграции, говорить с внешним миром от имени «России вообще».

Создать впечатление понимания перспектив социально-экономического развития должны были, видимо, тезисы «Основные черты будущего хозяйственного устройства России», опубликованные в ходе зарубежного съезда²¹. Их авторы исходили из того, что хозяйственный строй страны, освобожденной от Советской власти, будет основан на признании права частной собственности, которое повлечет за собой «денационализацию и демуниципализацию всех видов собственности». Не только в свете исторического опыта, но уже в то время реально мыслящим политикам была ясна беспочвенность этих планов. Все те, кто не хотел закрывать глаза перед фактами, понимали, что действительные тенденции хозяйственного развития Советской России определяются не оказавшимися за рубежом эмигрантскими деятелями, а первым в мире государством диктатуры пролетариата, партией большевиков — ведущей и руководящей силой этого государства.

В канун 1926 г. состоялся XIV съезд ВКП(б), взявший курс на социалистическую индустриализацию страны. Съезд констатировал частичную стабилизацию капитализма и некоторый отлив революционной волны на Западе. В то же время в стране, народное хозяйство которой уже пять лет развивалось на основе новой экономической политики, после войн и разрухи приближались к завершению восстановительные процессы. Они проходили под знаком роста и увеличения удельного веса социалистических элементов. Но вместе с подъемом хозяйства, как отметил съезд, наблюдался рост капиталистических отношений в городе и деревне. В этой сложной обстановке XIV съезд партии принял решения, имеющие принципиальное значение для дальнейших судеб революции. /119/