Агония (ЛП)

— Слушай, я только слышал, что ее часто видели в твоей машине на прошлой неделе, и если я слышал, то и тренер тоже.

— И что? Все, что я делаю, это подвожу ее домой.

— Именно так сейчас говорят детишки, да?

Настала очередь Ареса смеяться.

— Не будь придурком, Томпсон. — А, так это защитник, с которым он там. — У Ари больше нет прав, и она ездила на автобусе. Я живу в городе, недалеко от нее, поэтому я предложил подвезти ее.

Наступает пауза. Затем:

— Значит, ты действительно не приударяешь за ней?

— По-твоему, я выгляжу глупо?

И комплименты продолжают сыпаться.

— Это вопрос с подвохом?

— Да пошел ты. — Арес усмехается. — И нет, я не увиваюсь за ней.

— Тогда ты такой же придурок, каким и выглядишь, защитник. Потому что, если бы я был холостяком, я бы отхватил ее в мгновение ока.

— Неа. Она дочь тренера. Это само по себе рецепт для катастрофы. И все то дерьмо, которое произошло с ней в начале этого года… у нее багаж в милю шириной. А багаж меня не интересует.

Глава 12

В грузовике Ареса играет песня Пэрл Джем — Черный. И это уместно, потому что это цвет моего настроения прямо сейчас.

Багаж меня не интересует.

Эти слова повторяются в моей голове весь день, и я становлюсь все злее и злее.

Я не знаю, почему это меня так беспокоит. Не то, чтобы он был мне интересен в этом смысле.

Конечно, нет, Ари. Ты продолжаешь говорить себе это.

Ладно. Он мне нравится. Немного. Но я знаю, что я ему не интересна, поэтому не обращаю внимания на свои чувства. Вместо этого я подавляю их.

И да, мне было больно, когда услышала, что я ему не интересна. Больше потому, что у меня был багаж.

Но, в основном, я злюсь, потому что мне не нравится быть темой разговора для него и его приятеля, когда они просматривают повтор игр.

Это неуважительно.

Да, но он же не уважает тебя. Помнишь, как он с тобой разговаривал? То, что он говорил?

Я знаю, но думала, что все изменилось после той ночи с Кайлом. Я думала, что теперь он видит меня настоящую. А не просто испорченную девчонку, которая из всех сил пытается остаться трезвой.

Но, очевидно, ничего не изменилось. Он все еще видит меня такой.

Я не хотела ехать с ним домой сегодня вечером. Но я также не хотела, чтобы он знал, что я подслушала.

И вот я здесь, сижу в его машине.

Злая, обиженная и еще миллион других вещей. Руки сжаты в кулаки в тихом раздумье.

— Ты там в порядке, Уголовница? — спрашивает он, постукивая пальцами по рулю в такт песне.

— Ммгм…

— Похоже на то.

— Я в порядке. — Я стиснула челюсть и уставилась в пассажирское окно.

Я снова чувствую на себе его взгляд, но игнорирую его.

— Я хотел сказать тебе сегодня утром… Джиджи понравилась картина. Я подарил ей ее вчера вечером.

— Я рада. — Говорю, как можно меньше слов, потому что, если я скажу больше, мой гнев выплеснется наружу.

— Я сделала пожертвование.

— Хорошо.

Он поворачивает машину вправо и резко жмет на тормоза, останавливаясь у тротуара, а мы все еще в пяти минутах езды от моей квартиры.

— Ладно, что случилось? — говорит он расстроенным тоном.

— Ничего.

— Ничего. Конечно. — Он кивает, не веря. — Значит, ничего — это причина, по которой ты не произнесла ни слова за последние полчаса и не смотришь на меня сейчас.

Я перевожу на него взгляд.

— Я не знала, что это обязательное условие для разговора.

Он выглядит раздраженным, но в его глазах мелькает что-то еще, что я не могу расшифровать.

— Это не так, но обычно я не могу заставить тебя замолчать.

Мило.

Может быть, если бы он держал рот на замке, я бы не чувствовала себя так, как сейчас.

Дерьмово.

И как будто я действительно хочу выпить.

Нет, не хочу. Я не позволю его неосторожным словам завести меня в тупик.

— Ты собираешься рассказать мне, что тебя гложет, в ближайшее время?

— Зачем?

— Зачем? — повторяет он, приподнимая бровь.

— Да, зачем? Почему тебя вообще волнует, что меня что-то беспокоит?

Он выглядит удивленным. Как будто он и сам не уверен в ответе.

— Я просто… меня это волнует.

Я беззлобно смеюсь.

— Хороший ответ.

— Черт возьми, Уголовница. — Он раздраженно вскидывает руки. — Потому что мы друзья, вот почему.

— Я думала, у меня слишком много багажа, чтобы быть твоим другом.

Он хмурится.

— О чем ты говоришь?

— Я слышала, как ты… в спортзале, говорил с Томпсоном обо мне.

— И что? — его лицо не меняется. Ни следа вины.

Тогда, чего я ожидала? Это он, о котором я говорю. Я не думаю, что у него есть чувство вины.

— И что? — я снова смеюсь, и в этом смехе по-прежнему нет ни капли юмора. — Мне не нравится быть кормом для тебя и твоего приятеля.

— Ты не была кормом. Томпсон вел себя как придурок, а я просто пытался его заткнуть.

— У тебя это отлично получилось.

— Ради всего святого, — огрызнулся он. — Это просто разговор. Это то, что делают парни. Я не собираюсь стоять там и говорить ему вещи, которые дадут ему повод для того, чтобы потом издеваться надо мной.

— О, ну, тогда все в порядке.

— Хватит быть такой чувствительной!

— Пошел ты, Кинкейд. Ты никогда не думал, что, может, это не я такая чувствительная? А то, что это ты бесчувственный мудак? — кричу я в ответ.

Он запускает руку в свои волосы, захватывая пряди.