К тому времени, как я вернулся на полковой командный пункт, я уже оправился от шока. Оберст Гроссе нетерпеливо прохаживался перед блиндажом. Он ждал моего возвращения. Он слышал ракетный налет, потому что место попадания было всего в километре от нашего КП.
Я сказал:
– Обер-лейтенант Холль вернулся. Танки направлены согласно вашему приказанию.
Мой командир ответил:
– Там что-нибудь видно?
Я ответил:
– Нет, герр оберст, но там очень легко поймать пулю или осколок. Ракетный налет застал меня без укрытия, и я все еще удивляюсь, как я вышел оттуда одним куском. Прошу, герр оберст, зайти в блиндаж.
– Идите, Холль, я еще немного постою здесь.
Я успел только спуститься на шесть ступенек в блиндаж и закрыть дверь, когда снаружи раздался взрыв. Дверь сдуло воздушной волной. Одна из труб «сталинского органа» разорвалась прямо перед блиндажом; за ней еще, более или менее рассеянно. После того как все кончилось, в блиндаж ворвался человек: «Командир ранен!»
Кельц, Хоффман и я встревоженно переглянулись. Только этого нам не хватало! Двое внесли оберста Гроссе и уложил на нары. Он застонал от боли, которую пытался терпеть. Большой осколок вошел ему в живот. Немедленно послали за полковым врачом. Я злился на свою беспомощность. Я ничего не мог поделать и с упреком сказал раненому: «Почему герр оберст не послушал моего совета?»
Терзаемый болью, мой командир ответил: «Вы имеете право упрекать меня, Холль!»
Я не собирался его упрекать. Если бы только он послушал меня. Но я – простой обер-лейтенант – не мог приказывать командиру полка войти в блиндаж.
Не теряя времени, мы отвезли командира – который успел получить первую помощь от врача и провалился в морфиновое забытье – в армейский госпиталь в Сталинград. Я не скоро забуду 28 ноября.