Агония

Костя выдвинул один ящик стола, другой, атлас с картами исчез бесследно. Где этот Ирак, черт бы его подрал! Костя с тоской подумал, что дотошные милиционеры пришпилят к стене политическую карту, а он в ней… Надо найти провожатого, одному не пробраться.

«Англичане, богатые сволочи, пустили в ход аэропланы и бронированные автомобили».

«Бесчинства фашистов в Риме». Кто такие? «Расспросить Клименко, – записал Костя. – Муссолини легко ранен в нос, покушалась англичанка Гипсон. Муссолини там главный, а кто такая Гипсон? Узнать у Клименки. Италия внизу Европы – сапогом».

«В Лиге Наций – вопрос о разоружении. Везде стреляют, а они совещаются. Вот и я на сходке поставлю вопрос о разоружении…»

Костя отодвинул подшивку газет, вспомнил – на последнем занятии просили сообщить цифры о потерях во время мировой войны. Где-то есть, Костя начал листать блокнот, нашел неразборчивые каракули, стал переписывать.

«Россия потеряла 1 млн. 700 тыс., Германия – 1 млн. 770 тыс., Америка – 50 тыс… Всего за пятьдесят месяцев 8 млн. человек прикончили».

«Напились кровушки буржуи, больше мы им не позволим, – рассуждал Воронцов, закрывая блокнот, – политики и ребятам хватит, перейду к текущему моменту нашей повседневной жизни. Тут они меня нэпом начнут по башке засаживать. Почему да отчего? За что сражались? Совбур наглеет, опять у них шелка и жратва любая, а у нас пайка, только чтобы не помереть».

Печальные размышления Кости прервал Мелентьев, который, как обычно, деликатно постучал и сразу вошел. Сегодня субинспектор был вычищен и отутюжен до ненатуральности. Пенсне и ботинки блестят, хоть «зайчиков» пускай, о складку брюк обрезаться можно, так братишки в Кронштадте утюжили, рубашка белая, аж в голубизну. Хорош Иван, трудяга, честный, дело знает, но не наш он. Костя осуждающе покачал головой и спросил:

– Все ж таки, Иван Иванович, что главное в человеке – душа или тело?

– Я атеист, Константин Николаевич, – Мелентьев белоснежным платком начал протирать зеркальные стекла пенсне.

– Ты мне голову не морочь, дурей глупого не прикидывайся, – умышленно взвинчивая себя, сказал Костя. – Божьей души нет, а нормальная человеческая должна быть.

– Политграмоту поручили Клименко, а наши с вами человеческие души просят на третий этаж, – Мелентьев вынул из жилетного кармана серебряную «луковицу», часы, подаренные ему за безупречную службу еще до Кости Воронцова рождения. – Через семнадцать минут. Я полагаю, Костя, нам следует договориться. Любой начальник не радуется, когда среди подчиненных разнобой. Ему в таком случае решать следует, ответственность на себя брать, а этого ни один человек не любит. – Поддернув стрелки брюк, Мелентьев опустился в кресло.

– Я категорически против облавы, никто меня не убедит, – резко ответил Костя. – Прикажут, буду выполнять.

– Костя, смотри ты проще на наше дело. Взять с поличным – вот высший класс. Захватить сходку, не взять с поличным, большинство выпустим, однако припугнем…

– Я не хочу никого брать с поличным, – перебил Костя. – Хочу, чтобы преступлений не совершали.

– И только? Сынок, сынок, – Мелентьев вздохнул, – я же тебя к старой сыскной работе не тяну. Знаешь, как у нас любимчики работали? Чем преступника больнее ударишь, тем он злее становится. Волна убийств, банки, как грецкие орехи, трескаются. Сыщик нужнее становится, дал результат – повышение и почет.

– Вот и говорю, чужой вы нам, Иван Иванович, хоть науку и понимаете. Мы обязаны из всех темных уголков людей повытаскивать и к жизни нормальной приобщить.

– Ты представляешь, если они все явятся с повинной? – не обращая внимания на злые Костины слова, спросил Мелентьев.

– Без куска хлеба боитесь остаться?

– Никогда, Костя, человек не прекратит совершать преступления, – Мелентьев мельком взглянул на часы. – Пока человек существует, он будет преступать закон. Общество изменится, мораль, законы изменятся, станут преступать через новые. Ошибка твоя заключается в том, что ты чужую работу хочешь делать. Воспитывать должны школы, университеты, книги, искусство и культура в целом. А мы с тобой, – он поднялся, открыл перед Костей дверь и уже в коридоре продолжал: – должны преступников задерживать и предавать суду. Каждый обязан хорошо делать свое дело, быть профессионалом, а не теоретиком и мифоманом.

Они поднялись на третий этаж, секретарша сдвинула выщипанные бровки, ткнула одним пальцем в пишущую машинку.

– Занят, ждите, – начала отыскивать нужную букву.

– Речи, наверное, ловко говорит. А она машинисткой хорошей должна быть. Ты, Костя, зуб рвать к врачу пойдешь или к идейно близкому товарищу? – спросил Мелентьев.

– У меня зубы, – улыбнулся Костя, – хоть на выставку.

– Тебе легче, – Мелентьев закурил и отвернулся.

Начальник отдела по борьбе с бандитизмом Волохов, седой и жилистый, с орденом Красного Знамени на застиранной гимнастерке, выслушал обоих внимательно, ни разу не перебил, смотрел, щурился, будто подмигивал.