Агония

Хан, сверкнув зубами, рассмеялся.

– Подловила плотва щуку, всю жизнь больше есть не хотела…

За столом сидели чинно, ели мало, практически не пили, единственная бутылка «Смирновской» была чуть тронута, как налили по первой, так и осталось.

Во главе стола, хозяйкой, сидела Даша, в черном платье, воротник под горло, скромная нитка жемчуга, руки чистые, без колец, волосы, в тугой узел, прижимали и без того маленькие ушки. Ни дать ни взять молодая вдова, только в глазах не боль или растерянность, а злость и насмешка. Хотя гости и не ели почти, Даша изредка на тарелки подкладывала, движения у нее были мягкие, голос тихий, ласковый, говорила только она, остальные молчали.

По правую руку от Даши сидел Корней, обычно бледный, сейчас с нездоровым, словно неумело наведенным румянцем. Одет, как и утром, под солидного нэпмана, костюм дорогой, неброский, галстук темный, манишка простая, обручальное кольцо тонкое, ни цепочки на жилете, ни булавки дорогой в галстуке. Корней не ел, не пил, поигрывая вилкой, смотрел в пустую тарелку, ждал, когда гости отобедают.

По левую руку от Даши сидел Хан, которого трудно было узнать. В смокинге, серебристом жилете, под батистовой, ручной выделки сорочкой небрежно повязанный аристократический галстук, приколотый брильянтовой заколкой, неприлично дорогой. Перстень с печаткой влез только на мизинец, не учел Корней мощность своего нового подручного. Когда Хан вставал, то видны становились мягкие хромовые ботинки и вся его литая фигура. Правда, смокинг вызывал некоторое опасение, безукоризненный в талии, он мог в любой момент лопнуть на спине. В своей босяцкой, свободно болтающейся одежде, Хан выглядел заурядным парнем, новый костюм, привезенный Корнеем, недаром же он примеривал Хана к своему росту, даже размер ноги сравнивал, превратил бывшего кузнеца в богатыря и красавца. Глаза у него только были черные и пустые, ни зла, ни страха, ни мыслишки заблудившейся.

На уголке притулил свое необъятно жирное тело Кабан. Он никаким краем к обществу не подходил, ни мастерством, ни авторитетом, ни умом, ни какой-нибудь редкой, ценимой в воровской среде профессией не обладал. Знал Корней за ним душещипательную историю, за которую суд выдает билет лишь в один конец, без плацкарты и срока. Очень любил Корней таких людей, потому и привез, сейчас верные люди необходимы. Кабана одели извозчиком-забулдыгой, роль свою он исполнял превосходно, без реквизита и грима, смотрел на Хана с восторгом и подобострастием, а на Корнея не смотрел никогда.

Савелий Кириллович занимал место в противоположном конце стола, так же, как и Даша, сидел в торце, изредка поглядывая на нее близорукими, оттого кажущимися добрыми, детскими глазками. Старичок рюмку лишь пригубил, ел мало, однако с аппетитом…

Когда утром Корней догнал старика, пошел рядом, затем извинился, что чуть не придушил по горячке, Савелий не удивился, умом поднапрягся. Если Корней говорит ласково да еще прощения просит – быть беде. Эту хату Корнееву засек не Савелий, ему ответа не держать. Гусев Витька все организовал, Савелий лишь гонец.

– Привет и приглашение тебе, Корней, велел Гусь передать, он же и адресочек шепнул, – сказал Савелий Кириллович на ходу. – Я невиновный тут, зла не держи.

– Гусь? – Корней хмыкнул пренебрежительно. – Что же, и люди в городе перевелись, если Гусь среди деловых слово имеет?

– Сипатый прибыл, – не поднимая головы, ответил Савелий, не хотел он видеть Корнеевых глаз. – С ним Леня Веселый и Одессит.

– Солидная публика, – равнодушно сказал Корней. – Ты им сказал, что я, Корней, ребятишек собраться просил? Ты не запамятовал, ведь говорил я тебе?

– Говорил, – Савелий вздохнул. – Ты, Корнеюшка, вообще сказывал, мол, надо бы. А люди место и день определили, я тебе передал.

– Спасибо, буду обязательно, – Корней остановился, так как впереди звякнул трамвай, там ходили люди, и вместе им показываться было ни к чему. – Я к вечеру приглашу пару дружков перекусить, ты приходи, – он поднял голову, выждал, пока старик взглянет. – Сипатый с ребятами из Москвы уйдут, а ты останешься. Приходи, Савелий Кириллович, будь ласков.

Только расстались, старичок засеменил к Сипатому, все как есть доложил.

– Сходи, старик, – сказал Сипатый. – Корней умом долог, мы его уважаем. Спать тут будешь, – он хлопнул по дивану, на котором сидел.

Понял старик: требуется у Корнея все выслушать и здесь доложить. Сипатый хочет Корнея убрать, однако не сам, а чтобы сходка решила. Сходка одного уберет, другого поставит, другим будет Сипатый. Для того он и Ленечку с Одесситом привез, в большом авторитете ребята, в Москве им совсем не нужно появляться. Напачкали они в стольном городе. Однако прибыли, не побоялись, значит, им обещано солидно.

Сипатый отдавал должное уму Корнея, но, как большинство людей, полагал, что сам-то он, Сипатый, посмекалистей.

Так Савелий Кириллович оказался за столом у Корнея.