Аграрная история Древнего мира

Эту законодательную работу можно, конечно, представлять себе только как этап на пути преобразования социального строя, а не как единственное его изменение. В самом деле, и здесь, как и везде, создание писаного, твердого, поддающегося рациональному истолкованию права вместо прикрепленности к традиции и к ее жреческо-аристократическому толкованию, далее, строгие предписания для ускорения судебной процедуры были ведь особенно существенны. Относящиеся к материальному праву постановления законов, поскольку они переданы традицией и имеют социально-историческую важность, вовсе не представляют собой замкнутого единства, но являются, как это так часто бывает, компромиссом. Что civis proletatius может свободно выбирать себе поручителя в процессе, даже за пределами числа adsidui[463], что предается проклятию патрон, который нарушает верность в отношении к своему клиенту, что сын (Haussohn) после тройной продажи своим отцом становится свободным, что брак без manus [запись] (соответствующий египетскому [незарегестрированный брак]) прямо был признан, означало смягчение беспощадного права господствовавшей аристократии (Herrenrecht). С другой стороны, Цицерон (впрочем, цитируя при этом несомненно легендарное предание о децемвирах второго года) приписывает Двенадцати таблицам введение запрещения connubium’a с плебсом. И во всяком случае древнее долговое право осталось во всей своей жестокости, скорее даже стало более жестоким благодаря запрещению, очевидно, вызванному — как было упомянуто выше — политическими соображениями, в интересе избежания восстания закабаленных за долги людей, держать должника в качестве раба внутри страны. Закабаление за долги приняло, очевидно, вследствие этого в Риме форму «nexum», т. е. контракта, посредством которого должник во избежание личной экзекуции (Personalexekution) (как доказывает Миттейс) отдает себя в качестве «nexus» во Власть кредитора и работает на него (f"ur ihn frondet). Сама личная экзекуция (взыскание, направленное на личность должника) была впервые устранена особым законом для должников, которые под клятвой показывали, что владеют достаточным имуществом, следовательно, только для принадлежащих к владеющим классам. Это, равно как и многочисленные законы о процентах, являлись триумфами плебса, — знак того, что плебей выступает в классовой борьбе не как «крепостной» («H"origer»), но как «должник»· что, конечно, не исключает того, что «plebs» политически был заинтересован в ослаблении и в разложении клиентелы.

Самая важная в аграрно-историческом смысле сторона законодательства Двенадцати таблиц и с ним связанных и к нему примыкающих дальнейших законодательных актов есть проведение свободы оборота для земельного владения. Двенадцать таблиц, согласно традиции, определенно установили абсолютную свободу завещания, а также обязательную силу совершавшихся в форме «mancipatio» договорных сделок и всех при этом приписанных посредством «nuncupatio» объекту договора качеств. Если — согласно преданию — для земельного владения был установлен принцип покупки за наличные деньги, то это, впрочем, соответствует, рассматриваемое как остаток из эпохи социального права, восточным аналогиям. Но это можно истолковать и в другом смысле: этим было сделано необходимым только совершенно определенное конституирование следуемой к уплате цены (des kreditierten Preises) как личного долга рядом с передачей земли в полную собственность, — следовательно, формальная ясность правовой ситуации, в частности также применительно к отношениям на почве владения землей, и устранение обременения земли долгами при покупке, совершавшейся в залоговом порядке[464]. Обременение земли залогом в собственном смысле, по-видимому, вообще прямо исключено механизмом права Двенадцати таблиц.