Этот очаровательный вид, казалось, был создан нарочно для того, чтобы успокоить кашу тревогу. Но вечером тени становятся непроницаемее и мы ясно поняли, какие западни он нам расставил. Особенно удобными для засады были прибрежные кусты: шаг замедлился, в то время как глаза зорко всматривались в темноту, где малейший шорох казался подозрительным.
Серур бормотал молитвы; черные усиленно целовали свои амулеты. Какую подозрительность, доходящую до бреда, порождает страх! Можно подумать, что какой-то насмешливый бог издевается над вами. Ствол дерева, оторвавшийся камень, шелестящий лист, — всех этих ничтожных средств ему совершенно достаточно, чтобы привести в трепет сердца даже наименее трусливых. И в ту минуту, когда вы начинаете смеяться над страхами, посеянными им на вашем пути, его рука снова опускается и хватает вас за горло.
Мы шли, уже несколько освоившись с ночными страхами, как вдруг Серур, замыкавший цепь, исчез на одном из поворотов дороги.
Раздался хриплый крик… захрустел песок… сомкнулись кусты… впрочем, во всем этом я отдавал себе смутный отчет. Я остановился на середине тропинки, не будучи в состоянии произнести ни слова; вдруг окутавшую нас темноту прорезал второй крик, но уже гораздо слабее и отдаленнее. Это был такой душераздирающий крик отчаяния и тоски, что сердце во мне защемило, словно тисками. Обезумевшие черные бросили на землю свои тюки и, как испуганные птицы, шарахнулись во все стороны.
Последовать за ними? К чему? Какую поддержку могли мне оказать эти малодушные существа, покинувшие меня при первой тревоге?
Допустим даже, что мне удалось бы собрать их и сделать им надлежащее внушение, — все равно! Как существовали бы мы среди этих неведомых долин, без пищи, почти без оружия, отданные на жертву каждой случайности, с вечным страхом попасть или в ловушку, или в разбойничье гнездо, в постоянной борьбе с голодом, лихорадкой, истощением и притом, ни на одну минуту не переставая чувствовать, что над нашими головами реет таинственная опасность, о которой никто из нас не осмеливается заговорить громко, и которая рано или поздно, когда настанет срок, поочередно подстережет каждого из нас на пути? Лучше покончить с этим сейчас же и быстрой смертью положить конец всем этим тревогам.
Козодой, задевший крылом мой лоб, заставил меня вздрогнуть. Ночь спускалась над оврагом, но несколько светлых обликов ползли еще по откосам. Не ошибаюсь ли я? На конце скалы, наполовину погрузившейся в тьму, неясно вырисовывается черный силуэт.
Не смерть ли это, дарующая забвение?
Я со стоном протянул к ней руки.
Но как раз в это время в расщелине показалась луна. Ее бледный свет, скользнув по склонам, осветил скалу. И я увидел уродливое существо, бесшумно двигавшееся ко мне, раскачиваясь на ногах. Зеленые глаза его светились в темноте. Очутившись близ меня, это существо вздуло грудь, и я почувствовал на себе его хриплое дыхание.
Страшная усталость внезапно овладела мною, когда страшное существо, закрыв глаза, раскрыло руки, я упал в его объятия, как ребенок.
И это существо понесло меня.
Его левая рука обвивалась вокруг моего тела и поддерживала его над землей. Мои обессиленные ноги болтались в воздухе: для его крепких мускулов я весил не более птички.
Движения его были так размеренны, что не чувствовалось ни одного толчка.
Я отдался неизъяснимому наслаждению, охватывающему нас, когда во сне мы проносимся в эфире высоко над мирами.
Я открыл глаза и
А подо мной все бездонней раскрывалась глубокая пропасть. Голос потока едва долетел до меня, и освещенные лунным светом большие деревья в долине казались мне ничтожными кустами. Мы уже добрались до вершины, когда мой взгляд, устремленный прямо в глубину пропасти, был поражен открывшимся видом.
Голова моя закружилась, и я сделал невольное движение назад. Агуглу, без сомнения, подумал, что я хочу вырваться, и крепко сжал свои объятия; я почувствовал, как его ногти впились в мое тело.
Я потерял представление о действительности и погрузился в обморок, похожий на смерть.
V
ЖИЛЬЕ
Когда я пришел в сознание, мрак окружал меня со всех сторон. По ощущению пронизывавшей меня сырости, я быстро сообразил, что находился в глубине пещеры. Машинально протянул я руку, и мои пальцы скользнули по мокрым стенам, вдоль которых я и пополз на коленях.
Вскоре мои глаза привыкли к темноте; хотя глубь пещеры была погружена во мрак, но некоторые подробности стали неясно вырисовываться то там, то сям. Налево от меня бледный свет озарял темный пол, на котором кое-где блестели небольшие светлые лужи. Одна из них слабо отсвечивала, как будто освещенная каким-то неизвестным светом.
Без сомнения, выхода надо было искать с этой стороны и я ощупью направился туда. Вдруг за углом узкого, как воронка, прохода мои глаза уловили умирающий луч света. Он скользил между стеной и базальтовой глыбой, закрывавшей выход.