Агуня

Лодьи наши, гружённые тяжело, прошли уже полпути до земли родной, когда налетела буря силы невиданной. Подхватила волной огромной и понесла судёнышки неведомо куда по морю-океану. Крутило и мотало так, что непонятно было, где небо и в какой стороне дом. Но притомилась буря, притихла. Разбежались тучи над головой, и увидели мы звёзды неведомые, а на заре — берег земли неизведанной. Делать нечего, причаливать стали, заметили людей диковинных. Темные, сухие, как ветки хвороста, каркают, как галки в предзимье, и летают так же — перепархивают с места на места, кучкуются. Заметили нас, собрались на берегу, смотрят настороженно, а нам всего-то дорогу спросить да воды свежей набрать. Во время шторма на некоторых лодьях в бочки с пресной водой попала вода забортная, грозила дружине жажда неминуемая. Как могли, объяснили местным свои нужды, они вроде согласились, покивали в ответ. Вызвались добровольцы, собрали бочонки, а старшим с ними пошёл кормщик Агний Рябов. Ушли поутру, дело к ночи, но всё не возвращались товарищи наши. Тут слышу, кто-то по борту карабкается. Мальчонка местный, мокрый, холодный и лопочет что-то быстро-быстро. Показывает на нас, на берег и ребром ладони по горлу. Понял тогда, что не вернутся други наши никогда. Крикнул по лодьям, чтобы отплывали скорее. Да и ко времени — на берегу замелькали факелы и ветер донёс крики гневные. Быстро все собрались, только на судёнышке Агния замешкались без кормщика. К ним и подлетел воин местный, сбросил на палубу факелов связку. Занялся парус, загорелись просмоленные канаты, следом и дерево запылало. Дружина в воду попрыгала, стали нас вплавь догонять. Подобрали их, налегли на вёсла и ушли от земли негостеприимной. Потом уже, когда выучился по-нашему говорить, мальчик рассказал, что в глубине острова стоит храм Бога, Плюющегося Огнём, которому жители приносят жертвы человеческие, чтобы был к ним милостив и не тряс остров в гневе своём. Мальчонку тоже должны были положить на алтарь, но кто-то из наших, когда их пленили и заперли, помог сбежать, пожалев чадо. Вдали от берега подхватило лодьи течение сильное и понесло так, что вёсла ломались, когда пытались грести против него. Страшно было не знать, куда ещё несёт судьбинушка наша, но смилостивились боги, и через два дня плавания над головой созвездия знакомые показались. Потом течение ослабло и выпустило из стремнины к землям знакомым, где запасы пополнили.

Слушал рассказ Колояра и думал: «Как хитро он вывернул случившееся в плавании происшествие». Шторм был, но не такой страшный, как в рассказе. Да и переждали мы его в тихой бухте острова, на котором, кроме птиц, никто не жил. Лодья Агния Рябова погибла не в огне, а затонула. На стоянке команда открыла бочонок с вином заморским. Подумали, что выпьют по чарке и ничего плохого не будет. Только не простое вино было, а хлебное, двойной перегонки. Непривычные к такой крепости, мореходы быстро разум потеряли, передрались, доказывая, кто более всего достоин быть кормщиком. Стали удаль доказывать и решили в узкое горло входа в бухту через буруны кипящие выйти в море. Потом видели все, как носило по волнам щепы и доски. Не вся дружина погибла, спаслись пятеро вместе с Рябовым. Приказав всем собраться на берегу, Колояр объявил приговор: Агния повесить, остальным всыпать плетей, разделить по командам, а в порту выгнать взашей, без оплаты за поход. Долго не мог уснуть я в тот вечер. Укрывшись краем паруса запасного, сидел на палубе, размышляя о том, как сурово распорядился жизнями корабельщиков мой покровитель. Не спалось и Колояру. Долго бродил он между тюков груза, вздыхал, растирал ладонью грудь, потом заметил меня, сел рядом молча. Вдруг спросил:

— Осуждаешь меня, хлопчик? — не дождавшись ответа, продолжил: — Агний был мне другом. Почти братом. Но когда отвечаешь не только за свою жизнь, приходится проявлять жестокость к виновным, иначе дурная зараза своеволия и безответственности на других перекинется. Кормщик допустил пьянку, драку, погубил корабль, людей и товары. Не мог я его простить, чтобы впредь и другим неповадно было. Не в последний поход лодьи водил. Запомни, часто, чтобы чужие боялись, приходится бить своих.

Завершая свой придуманный рассказ, Колояр поманил меня и сказал:

— Вот, великий царь, этот мальчик. Сейчас покажет то, что умеет делать каждый в их землях. Летает, правда, плохо. Но это потому, что маленький еще, — легонько подтолкнув меня в спину, приказал: — Яви государю, что можешь, Кощей!

Карачун смотрел на моё выступление как ребёнок. Он хлопал в ладоши, ахал, подбегал, чтобы видеть получше, толкал Колояра локтем, а потом сказал:

— Подари! Подари мне этого мальчонку, кормщик!

— Он уже твой, великий царь, — поклонившись, ответил тот.