Аяуаска, волшебная Лиана Джунглей: джатака о золотом кувшине в реке

Вверх и вперед, к той точке на спирали, где меня поджидает некий древний и мудрый меднокожий индеец со спокойными глазами и глубокими морщинами, избороздившими его высокое чело. И тогда по-отечески мудро он мне скажет: дитя мое, весь этот мир, который ты воспринимаешь — как органами чувств, так и вне их — все это только части большого мира, на разных уровнях которого мы все одновременно сосуществуем. Пусть твое сердце станет широким, а знание зазвенит на частоте твоего сердца. Смотри вверх, смотри вглубь себя, и тогда в тусклой гальке, разбросанной по берегу озера, тебе откроется яркий блеск драгоценных каменьев. Их красота — это моя улыбка. Никогда не забывай, что их роскошь, блеск и свет — в самой тебе. Доверься реке жизни, которая безостановочно несет нас к далекому горизонту, к безмолвию тайны и мудрости пустоты.

Однако такой мудрый и достойный доверия индеец мне пока не встретился, а те, что встретились на моем аяуасковом пути, подобных сентенций не произносили, так же как они не занимались анализом, синтезом или теоретизированием. Этим профессионально занимаются антропологи, изучающие индейцев, правда, их знание хоть и ценно, но уже вторично.

Но все равно, я определенно знаю, что готова к новой встрече с аяуаской. Нужно только найти, кто будет моим третьим проводником. Как сказал этот прохожий-несостоявшийся шаман:

— Результат — то есть: видения во время приема аяуаски, твое самочувствие во время церемонии и после нее, — все это, главным образом, зависит от шамана, ведущего церемонию.

Я долгое время отказывалась признать, что один шаман может существенно отличаться от другого. Особенно если упростить ситуацию и свести аяуаску к алкалоидам, воздействующим на головной мозг. Алкалоид в рамках ньютоново-картезианской парадигмы — он и в перуанской сельве алкалоид. А шаман в этой парадигме — так вообще сбоку-припеку оказывается. Однако делать было нечего — пришлось произвести корректировку на местности. Во мне постепенно произошел, как это принято теперь называть, парадигматический сдвиг, и я поверила, наконец, не только в то, что слышала от других. Произошло и самое сложное. Я поверила в то, что подспудно знала и сама, и знала то ли давно, то ли всегда.

Однако признать это подспудное знание было непросто, ибо оно указывало на иной строй мироздания. Это было все равно что оставить позади предположительно прочный и — совершенно однозначно — привычный берег — в чем, собственно, его главное достоинство и заключается — и отправиться в утлом челне в плавание за три моря… без опытного штурмана, без навигационных приборов, и даже без руля. Поверила не только умом, но была готова применить уточненную парадигму на практике — и положиться на волю ветра и волн, солнца и луны, в надежде попасть в новые края. По их воле и благости.

35. ШПАЛЫ, РЕЛЬСЫ И ГОРИЗОНТ

Путешествие длиной в один год по Индии и юго-восточной Азии заканчивалось; как дамоклов меч надо мной висело возвращение в Канаду. Пограничные состояния — переход от одного образа жизни к принципиально другому — часто сопровождаются повышенной тревожностью. По приезде в Торонто многое нужно было сделать быстро и правильно, и при этом мало что находилось в моей власти. Найти работу, найти жилье… и еще много всего другого. Пару недель каждый вечер перед сном я просила, чтобы мне послали сон, который бы указал, что мне делать дальше: может быть, и вообще в Канаду не стоило возвращаться — нетрудно попросить же, чтобы сон послали… Однако все было безрезультатно. Но… но в последнюю ночь, как раз накануне моего утреннего рейса в Торонто — хотите верьте-хотите нет — я действительно увидела сон. Необычный: яркий, в красках, с мельчайшими деталями — а кроме этого, он весь светился радостью. Таким я помню его и сегодня, пять лет спустя.

Передо мной уходят вдаль отполированные до блеска рельсы — их стальной и гладкий блеск говорит о том, что железнодорожная колея на редкость востребованная, хотя в данный момент никаких поездов не видно, даже косвенных признаков их наличия — и тех нет. Никаких там мазутных пятен или выброшенных в окон пластиковых пакетов — рельсы и шпалы стерильно чистые и новые. Они легкого серого цвета, отчего все вокруг них и над ними тоже кажется легким, чистым и очень дружелюбным — а кроме этого, свободным. Вообще, вокруг много воздуха и света; никаких перистых или кучеватых облаков на небе, только вот само небо — неожиданно беловатого цвета, оно как бы укутано мягкой тканью. Но если сказать про ткань, то может возникнуть ощущение чего-то неживого, а небо, за исключением его цвета, совсем обычное. Хотя, если обратить внимание, в нем можно заметить и другую странность — в этом небе почему-то нет солнца, хотя время приближается к полудню. Но и облаков, за которым оно могло бы спрятаться, ведь их тоже нет… это, конечно, странно.