А Афродита прятала улыбку превосходства. Потому что знала, что только к ней Гера обратится со словами: «Спасибо тебе со своим сынком – хоть кто-то поддерживает!» И всхлипнет, кривя лицо.
И тогда можно будет принять вид ложной скромности, а он потрясающе идет к белому хитону.
–
…басилевс Полидект внезапно воспылал к Данае греховной страстью и стал домогаться ее, – бровками, взглядами, жестами – Гермес помогает себе всем. Надо же, чтобы слушатели прониклись – как именно басилевс стал домогаться. – Персей, храбрый юноша, вступился за мать. И тогда коварный царь измыслил погубить сына Зевса. Он потребовал от него доказательств родства с Громовержцем. А доказательством должна стать…Гермес понижает голос. Глаза картинно выпучены – не косые ничуть.
В зале такая тишина, что слышно, как воды Стикса текут вдоль стен. Из воды, кажется, высовываются уши. Подземной титаниде тоже интересно.
–
Голова Горгоны Медузы!«Очень надеюсь, он сдохнет», – с удовлетворенной улыбкой выдохнула Гера, когда ей сообщили последние сплетни
. Гермес еще не закончил. Он уже расписал, как храбр и прекрасен молодой герой (женская часть свиты и половина мужской изошла слюнями). Как он умен и как любит мать (несомненно, лучший способ доказать это – сложить голову на краю света). Но теперь нужно еще разукрасить ужасы предстоящего подвига.
–
Знаете ли вы, кто такие Горгоны? О, это страшные твари… тела их покрыты медной чешуей, когти остры как бритва, а крылья блестят золотом…Керы с Эриниями переглядываются и хмыкают: это? страшно? Ты наших-то стигийских видал?! Пфе… крылья золотые. Тоже, выделываются.
–
…на головах – извиваются ядовитые змеи! А Медуза – единственная смертная из них – одним взглядом своим обращает людей в камень!!В рядах свиты – откровенная зависть. Керы шепчутся восхищенно: змеи! в волосах! А если Гекату попросить – нам бы так… пусть бы наколдовала.
Персефона тихо поглаживает гранат.
–
Я помню Медузу, - говорит вдруг. – И ее сестер, Сфено и Эвриалу. Все они были прекрасными – дочери морских богов. Прелестнее нереид. Про Медузу говорили, что она равна красотой Афине… она и была похожа на Афину внешне. А потом ею овладел властелин морей Посейдон – взял силой на плитах храма Афины. Говорят, что разгневанная Афина после этого сделала ее чудовищем. Я не верю в это. Всем ведь известно, что между Посейдоном и сестрой часты раздоры… Думаю, Медуза обратилась в чудовище сама – от боли и гнева. А сестры последовали за ней. Жена улыбается. Участи Медузы Горгоны, которая не смогла пережить одного позора, а может, еще чему-то. Вестник сбит с толку и косится на меня в растерянности: как продолжать?
–
Сестры Горгоны доставили много теней в мой мир, – говорю я. - Не так ли? Разорванные смертные, смертные с выпитой кровью, обращенные в камень…–
Мир ударил – и они бьют в ответ, – почти неслышно звучит голос жены. – Я навещала их на острове, который они выбрали жильем. Приглашала переселиться под землю. Предлагала свою защиту…Хорошенькое было бы тогда задание для юного Персея. Оно закончилось бы где-то около Цербера, в Элизиуме стало бы больше на одного вояку, а через кости героя переступали бы сотни теней, год за годом…
–
Они отнеслись ко мне без почтения и отвергли предложение с презрением. Сказали, что не хотят ничего от тех, кто в родстве с Олимпом. Еще говорили, что не имеют ничего общего с подземными чудовищами.Бедный Гермес щурится изо всех сил, кадуцей ходит в руках ходуном: куда ж ты, важный разговор, катишься, ведь совсем же не туда…
–
Мне стало жаль брата! – нашелся все-таки посланник. – Молодой и цветущий юноша… могучий герой… вся жизнь впереди… я отдал ему свои сандалии, чтобы облегчить тяжкий подвиг… и свой меч тоже.И, конечно, сделал это без приказа державного отца. Зевс, само собой, и не знает.
–
Афина, сестра моя, также решила помочь Персею в бою! Она отдала ему свой щит – тот, что блестит как зеркало, – свита послушно ахает и охает, и посланец глядит бодрее. – Но сестра мудра. Она поняла, что не уйти герою в живых от бессмертных Горгон – если только герой не будет невидим…Может, я все-таки плохо играл эти годы? Зевс не убежден до конца – все пробует, не фальшивое ли бессилие у братца там, под землей? Видно, я его впечатлил тогда своим «Я открою Тартар». Забыть не может.
Шлем Владыки на смертную голову… в чужие, незнакомые руки…
–
Еще никогда мой шлем не надевал смертный. Пусть даже и сын Громовержца. Этому не бывать.–
Владыка, так ведь герой…–
Герой смертен. Пусть свершает подвиг без невидимости – от этого подвиг будет еще более велик. А если он умрет – что ж, в моем мире достаточно сыновей Громовержца.