Хаос Первородный, да ее нужно топить в Лете, а не поить из нее! На Поля Мук? Разве что в качестве карательницы. Запихнуть в Стигийские болота и пусть там плавает по трясине…
Никогда еще Персефона не заговаривала до того, как я вынес приговор. Повернулся, чтобы осадить жену взглядом – женщина, знай место!
Замер.
В летней зелени глаз прячутся солнечные зайчики. Из золотой сетки, под которую подобраны волосы, вырвался на лоб одинокий завиток, радуется свободе. На юных щеках – поцелуи румянца.
Здесь, в моем дворце, в моем мире, а не там, с матерью, Кора – разве может такое быть?!
Свита дышать перестала вслед за своим Владыкой (только по другой причине). Медуза схватилась за шею, вытаращила глаза и замерла: половина лица прекрасна, вторая – уродлива, змеи на макушке шипят.
Очень многообещающе улыбается: ты уж только не откажи, царь мой, а награда – потом, когда останемся вдвоем…
Только вот на что она сдалась тебе, Кора? Решила обзавестись собственным крылатым вестником с морозящим взглядом (а то у мужа есть, а у меня нет, непорядок)? Или все-таки из жалости?
Жена, получив мой кивок, поднялась с трона, приблизилась к Медузе на глазах у всех свиты. Сказала ласково, будто перед ней было пятилетнее дитя (не чешуйчатое, не клыкастое, а простое такое, красивое):
Подземные провожали глазами свою царицу молча. Крутить у виска пальцем не осмеливались. Но вот скрести затылки когтями никто не запрещал, Оркус даже презрительно фыркнуть осмелился
Пожалуй, самой примечательной была мина Гекаты. Трехтелая пялилась вслед Персефоне-владычице, которая, успокаивающе бормоча что-то, тащила за руку Медузу Горгону к выходу. Трехтелая силилась закрыть три открытых рта – приоткрытый, полуоткрытый и средний: распахнутый во всю ширь.
У Гекаты отчаянно не получалось.
А суды скомкались и смялись, потому что попробуй выносить суждения, когда скандальное настроение в зале можно ножом резать. Мнемозина – вечный аэд – озадаченно чешет стилосом бровь, остальные раздулись от новости дохлыми рыбами. Во дворцах, в пещерах, в последнем логове стигийских болот будут нынче обсуждать, что Персефоне Прекрасной понадобилось от наземного чудовища.
Своих, что ли, не хватает?
Разве что я гадать не буду – я лучше так спрошу. До того, как сполна получу свою награду… кто там знает, может и после.
Получилось спросить – до. Во время совместной трапезы. Перебив Кору: она говорила, не умолкая, пылая щеками и размахивая кистью винограда.
На розах я не выдержал и задал вопрос. Жена потупилась было, но поняла, что отбирать горгону у нее не будут. Отщипнула виноградинку. Пожала плечами.
Нужно пригласить кого-нибудь из олимпийских целителей: Аполлона… Пэона, что ли. Потому что я начинаю тревожиться за здоровье жены, которую развлекает общество свихнувшейся Медузы Горгоны.
Жена как будто не замечала, что чаша нектара в моих пальцах опасно накренилась, угрожая окропить и стол, и хитон. Она строила маленькую горку из фруктов на блюде перед собой. В основу положила гранаты, на них – пару персиков, потом фиги – и теперь как раз пристраивала на место еще одну виноградинку.