Айдол-ян - 4

«…Конституционный суд Южной Кореи признал противоречащим основному закону страны 66-летний запрет на аборты…» — говорит с экрана телевизора молодая и симпатичная дикторша, отвлекая меня от перевода. — «…Суд предписал разрешить прерывание беременности на ранних сроках, что потребует от парламента страны пересмотреть до конца будущего года соответствующие запреты в законодательном порядке».

Это у нас новости тут. Самые последние и самые свежие. Эти три дня ощущаю себя приехавшим из дальней деревни, в которой даже электричества отродясь не бывало, не говоря уж про всё остальное. Внезапно обнаружил, что страна прекрасно живёт сама, без моего участия, и это как-то странно. Странно, что за стенами агентства есть какая-то движуха, кроме музыкальной. Сейчас буквально вот, перед праздниками, высший орган судебной власти в стране, наконец, исправил «царившую почти семьдесят лет законодательную неправильность» и это активно обсуждается в медиа-пространстве. Проталкивают мысль, что Корея всё ближе и ближе к цивилизованным международным нормам в защите прав человека. Не, ну дело, наверное, правильное. До этого за нелегальный аборт давали по два года тюрьмы всем участникам, вне зависимости от того, кто деньги платил, а кто брал, вот только слова «международные нормы», «цивилизованным» и «права человека» сразу вызывают настороженность. Возможно я не прав, «замшел и ретроград», но когда их слышу, моментом начинаю думать — где подвох? Ежу же понятно, что ситуации (и экономические, и политические) во всех странах — различаются. И если одним будет от нововведения хорошо, то совсем не значит, что другим будет так же. Отсюда логично следует, что те, которые не поддерживают, им это ничего не даёт, а вот те, кто «втюхивают», те уверены, что с этого получат. Сейчас ведь всё дело в «бабках» и принимать всерьёз все душетравмирующие разговоры «о благе человечества», — я вас, как говорится, умоляю. Никто за бесплатно ничего делать не будет. Ну, может раз, может два, по запарке кто чего и сотворит, но на постоянной основе творить добро за свой счёт, вроде ежедневного похода на работу, — где ж таких дураков-то найти?

Вот, к примеру, данная ситуация. В стране коэффициент рождаемости упал меньше единицы, но зачем-то принимается закон о легализации абортов, без которого жили почти семьдесят лет и не померли. Кому это выгодно?

— Что скажешь? — обращаясь ко мне, спрашивает СунОк.

— Я должна что-то сказать? — повернув к ней голову, удивляюсь я.

— Мама хотела, чтобы у нас был семейный вечер. — отвечает онни. — Я тоже думала, что мы будем разговаривать. Ты же уткнулась в свой телефон. Раз ты от него отвлекалась на телевизор, значит, тебя заинтересовали новости. Если тебе не интересно общаться с нами, может, тогда обсудим проблему абортов?

Секунды три смотрю на СунОк, пытаясь понять причину внезапного жёсткого наезда. Лежал, занимался своим делом, никого не трогал. Хотя, может, она и права. В кои веки дома, но сидим и молчим, словно чужие люди, у которых нет общих дел.

— Мысль в голову пришла. — говорю я, объясняя свою увлечённость телефоном. — Сразу не запишешь, потом, — точно забуду. А по поводу абортов… У меня по этому случаю два вопроса. Первый, — касательно профессионального уровня членов Конституционного суда, которым потребовалось целых шестьдесят шесть лет, чтобы понять, что дела пошли куда-то не туда. А второй, — следует из первого. Когда в стране уровень рождаемости ниже единицы, подобное решение не выглядит однозначно верным. Вдруг суд опять что-то не понимает? Лично мне мыслится, что после вступления в силу его решения число рождений ещё снизится. Может, сейчас наоборот, следовало бы ужесточить наказание? Выписывать сразу лет эдак пять, вместо двух?

Сказав, что я думаю, вопросительно смотрю на СунОк, ожидая реакции.

— Так ты — против? — помолчав, спрашивает она.

— Скажем так: я сомневаюсь. — отвечаю я. — Никто не привёл никаких доказательств, что от этого станет лучше.

— Женщинам не придётся делать это тайком, опасаясь уголовного наказания. — объясняет мне онни, повторяя слова, которые я уже слышал и читал в сми. — Значит, это будет безопаснее. Это поможет сохранить их жизни, так как в подпольных клиниках уровень оказываемых услуг не отвечает надлежащим требованиям.

— Ну, если только так. — говорю я, пожимая я плечами. — Хотя я читала, что по факту за подобные операции давным-давно уже никого не привлекают к уголовной ответственности, ограничиваются денежным штрафом. А подпольные клиники — это не какие-то подвальные помещения с голыми бетонными стенами и со свечами в качестве освещения, а те же самые кабинеты с современным оборудованием в легальных медицинских центрах, только деньги от операции идут целиком в карман врачу, а не в бюджет. Впечатление, что правительство, наконец, проснулось и решило таким образом заставить с ним делиться. На уровне рождаемости это положительно никак не скажется. Ещё ниже съедет.