Айгирская легенда

Молодой да крепкий, как орешек, Пивненко раззадоривал народ, разжигал страсти. Не все работа да работа! Окоржавеешь от одной работы-то! В пляске и песнях, как бы не узнавая друг друга и удивляясь, люди открывали себя заново — так разошлись на радостях. Вот — кричит кто-то среди танцующих — почаще бы так собираться! Глядишь, и дела шустрее пошли бы!

И странно, сквозь громкое веселье — тихо, нежно проступали высокие слова о труде, о людях. Слова эти рождались в душе и не казались чуждыми. Напротив — хотелось повторять их благословенно: история будет благодарна этим людям!

Потом Пивненко рассказал о тех, которым история, надо надеяться, тоже не откажет в благодарности. Машинисты экскаваторов, автоскреперов, бульдозеров, шоферы, слесари. Мехколонне достались самые знаменитые заболоченные места на трассе. Болота надо было превратить в насыпь. Не все, конечно, отваживались на такую работенку. Но мехколонну скреплял костяк, державшийся стойко и до конца: Н.Ф. Клюев, А.А. Родионов, Ф.М. Ишмаев, А.С. Бондарь, А.И. Милиневский, Г.В. Шашков, В.Н. Жарков, Е.А. Косачев, В.Т. Яковлев, А.И. Попов, Л.Н. Ефимов и другие.

Люди по кускам вырывали у трассы будущую железную дорогу. Трасса изматывала их, забирала все силы. Так что думать о праздниках было некогда. Победы часто одерживали молча. Может быть, поэтому Леонид Иванович Пивненко в тот вечер не жалел баяна и рвал его, словно рвал душу, а Степан Сергеевич Ховаев плясал и пел, что называется, до упаду.

Я сделал для себя тогда открытие: именно такие руководители нужны трассе (да и вообще любому производству) — в самые трудные, критические минуты. Именно они, а не строгие, черствые рационалисты вершат судьбы.

8

Напряжение на стройке нарастало. На оперативках, которые проводили в кабинете Изгородина управляющий трестом «Уфимтрансстрой» Р.Г. Харисов и главный инженер треста Н.В. Тюменев, все больше накапливалось вопросов, остававшихся пока без ответов, жалоб на мехколонны и мостовиков. Все ниже опускались проценты выполнения плана, а Изгородин, казалось, был по-прежнему спокоен. Спокоен на людях. Немногословен. Не оправдывался, не горячился, не впадал в панику. Только просил: дайте скорее «вертушку» с гравием. Единственный выход — развивать станцию Карламан! То есть уложить несколько новых путей. И еще строительство искусственных сооружений в направлении Ибрагимовского разъезда (в сторону Демы). Люди есть — передовые бригады Е. М. Александрова и А. М. Китаева. Техника есть. Правда, маловато ее, и старая уже, но другой не дадут! Поэтому настраивал и себя, и других на работу с той техникой, какая есть. Материалы? Их Изгородин просил и требовал! Когда они поступали, даже в выходные дни состав не стоял в тупике: дежурные бригады, согласно специально утвержденному графику, включались в работу. Борьбу со штрафами за простой вагонов, с бесхозяйственностью, растранжириванием государственных денег Изгородин повел с самого начала, строго наказывал тех, кто не хотел этого понимать или допускал халатность.

Но Изгородин не стриг всех под одну гребенку. Даже когда самому было невмоготу. Времени не хватало вдаваться в тонкости. Но он — вдавался: ибо за каждым конкретным случаем стоял живой человек. Изгородин был гибок. Это даже в приказах отражалось. Вот мастер сделал приписку шоферу. Обман? Еще какой! Узнал об этом Изгородин. Возмутился. Можно было наказать мастера на всю катушку. Он пригласил его, побеседовал «по душам». И появился приказ: «…учитывая, что мастер — молодой специалист, на первый раз предупредить. При повторении подобных случаев, к нему будут приняты соответствующие меры материального наказания.»

Тон приказов иногда накалялся. Голос Изгородина звучал резче, напористо:

«…не допускать волокиты и невнимательного отношения к письмам, заявлениям и жалобам трудящихся… строго соблюдать очередность при распределении жилья, дефицитных товаров… усилить контроль за улучшением торгового, медицинского обслуживания… предупредить всех прорабов, мастеров и других работников, занимающихся оформлением документов по заработной плате, о более чутком отношении к трудящимся и недопущении волокиты и бюрократизма в этом вопросе».

О более чутком отношении… Непросто иногда проявлять эту чуткость. За нее даже… наказывают! Изгородин рассмеялся, вспомнив об одном случае. Вот так же «пожалел» провинившегося. Тот чистосердечно раскаялся, обещал не допускать больше брак. Поверил ему Изгородин. Раз понял человек свою ошибку, дал слово, зачем же его строго наказывать? Издал «мягкий» приказ. Но в тресте иначе рассудили. «Опротестовали» приказ и выдали свой, трестовский, в котором «за чуткость» и «педагогику» объявили выговор самому Изгородину. Нельзя, мол, прощать бракоделов! Это после смеялся Изгородин, а в тот момент, заработав выговор, места не находил. Может, и прав трест, может. Но все же его не поняли. Не поняли его педагогический ход. Сказал он мне тогда: «Пожалел человека, а самого наказали, буду теперь безжалостнее!» Не стал! Ибо хоть и горяч, но отходчив!