Подходим с Даутовым к Санкину. Симпатичный стройный парень. Густые волосы аккуратно зачесаны назад, поблескивают на вечернем солнце. Словно только что искупался. Улыбается. Рассказывает, что много уже мостов построили на трассе. Но этот самый тяжелый, запоминающийся. Выдержали ребята. Выстояли. С железом имеют дело. И сами железные. Это монтажники Сагит Сиразетдинов, Григорий Иванов, Алексей Шурыгин, Николай Матюшин, Владимир Кузьмин, электросварщик Вакиль Мирсаяпов.
Спрашиваю о дальнейшей судьбе временного моста: куда его теперь, трудягу, в музей трудовой славы? Санкин смеется: рановато! Говорит, что на днях подадут платформы, погрузят конструкции моста и отправят в далекий путь, на БАМ!
Об этом факте мостовики говорят с гордостью: мост, выручавший несколько лет строителей Башкирского БАМа, теперь будет трудиться на великой стройке Сибири! Чем не героическая связь двух труднейших трасс?
Бригадир Александр Санкин награжден орденом Трудовой славы. Он депутат Верховного Совета БАССР. Принят кандидатом в члены КПСС. Санкин говорит, что как депутат состоит в комиссии «Строительство и промышленность стройматериалов».
Геннадий Даутов жмет руку Сайкину. Тот в свою очередь жмет руку комсомольскому деятелю. Что бы это значило?
— Поздравляю! Ваш отряд снова завоевал переходящее Красное знамя!
Переходящее Красное знамя ЦК ВЛКСМ и Минтрансстроя СССР.
Я подумал: ну вот, знамена снова возвращаются на стройку. Пусть пока не к Изгородину в СМП-340, но все равно — на трассу.
Объектив моего фотоаппарата ловит уставшие лица мостовиков, что идут по мосту. Лица в черных пятнах. Добродушные. Идут ребята в черных спецовках. И кажется, сам металл вздыхает облегченно.
…Гляжу в вагонное окно. Жду рассвета.
ЧЕРЕМУХОВЫЙ РАССВЕТ
Я вышел в тамбур. Наружная дверь открыта. Обожгло сырым едучим холодком. Ночной воздух источал запах черемухи. Привыкнув к темноте, я разглядел в сером полумраке пенистые очертания, волной прыгающие под насыпью.
Синева густела высоко в небе. Над линией дальних гор тянулась робкая зеленоватая проталинка. Понизу, среди полян, кустов, редколесья стелился мутноватый полусвет, в котором ничего на выделялось, кроме черемухи. Чем больше вглядывался в нее, тем сильнее белела она в серой сумети. Мягкая, матовая. Ее отводило назад, к лесной полосе и бросало к поезду, к вагону. Она заполняла дверной проем. Хотелось шагнуть к ней и, держась одной рукой за поручень, другой потянуться и поймать горсть сыпучих цветков. Черемуха напитана росой, и ладонь была бы мокрой, с налипшими белыми звездочками.
Черемуху словно сгребало в ворох, а потом, как подрубленную, бросало на землю, рассыпая по овражкам и смешивая с туманцем. Она снова вырастала, тянулась к небу, кидая гроздья по ветру. И тогда напоминала гибкую танцовщицу, которая, качнув плечом и мотнув головой, откидывала волосы — вон какая она, молодая да красивая!
Глянул вдоль вагонов. Черемуха течет плавно, расступаясь перед поездом.
Окунаюсь в белое половодье. Почему раньше, когда строили дорогу, не замечал черемухи? Запоздало думаю о том, как хорошо было бы нарвать букетик, поставить в стеклянную банку у окна внутри вагончика… Может, недосуг было строителям отвлекаться, может, впервые она распустилась на трассе так щедро? Жаль, что многие не увидят это безбрежное белоцветье. Едем по участку, который с трудом вырывали у болот и рек. Черемуха усыпает собой трассу, стелет под колеса поклоны.
Эх, Евгений Михайлович, пожал бы я вам руку и сказал:
— Для вас расцвела черемуха!
Сама природа приготовила строителям букет благодарности: спасибо за труд!