—
—
—
—
Предрассветный сумрак полон чудес и удивительных превращений. За каждым поворотом он в новой одежке. Плотный, сиреневый. Легкий, прозрачный. С дымкой вуальной. Гора подступила к поезду — тень густая. Въехали в потемки. Отодвинулась гора — свет хлынул. Кажется, вот он — рассвет! Все видно, как в пасмурный серый день. Нет, рассвет хочет поиграть, позабавиться красками.
За тоннелем обогнули деревню Габдюково. Прогрохотали мостом. Повернула свои бока огромная, словно насыпная, сопка. Небогата на ней растительность. Хоть распахивай. Или скот паси на травяных склонах. Может, в ней камни спрятаны драгоценные? Может, еще чем богата. Дорога снова завиляла. Слева скальные сколы. Выше округлые каменные наплывы разных форм. Присмотришься, фигурки различишь. Людей и животных. Головы. Носы. Глаза. Рты. Чего только не натворила природа из камня.
Прошли Зуяково. Большая станция. Жилой и промышленный городок вокруг нее. Рядом течет Инзер. Словно паутинный висячий пешеходный мостик над ним. На том берегу сама деревня. Много новых домов. Они желтеют среди старых построек.
Железная дорога снова закривляла вместе с Инзером. Рельсы и река рядышком бегут, впрямь родня близкая. Сколько ни взрывай скал, а все в подчинении у природы человек.
Едем на восток. Справа за Инзером притаилась под горой деревушка Бриштамак. В сумраке не заметишь ее — словно в землю ушла, а сверху теневым пологом прикрылась. Зимой, когда на стыковку ехали, такие дымы стояли над сугробами, что казалось — это пар из самой земли выходит.
И вот — Ассы! Большая деревня. Одна гора срезана справа. Другая слева. На дне конуса, в ущелье, дома налеплены. Дома и на гору полезли с обеих сторон. Левая гора луговая, пастбищная. Правая с полянками, лесом поросла, ельником. Стоят Ассы на родниках. Земля вся иссочилась родниковой целебью. Целебная водица в каждой лужице, просочине. Куда ни ступишь на закрайках деревни, провалишься по щиколотку в жижицу. Дерн под ногой «дышит», выбрасывая фонтанчики. Трава брызжет водой. Ручьи живут неслышно, хоронятся под кустиками, в пойменных овражках и впадинках. И на свет выходят, небо отражают красновато-фиолетовым отблеском, словно тут нефть расплылась. На пути некоторых ручьев колодцы стоят полуразрушенные. Неглубокие. На дне их ржавчина. Из колодцев струйки текут, снова в ручьи собираясь. Стекаются они с травянистого предгорья в понизовье, к самой насыпи. В большой ручей уходят. А ручей под мост ныряет, затем в Инзер.
Один ручеек особо приманчивый. Он рядом с железной дорогой, на бугру. Заключен в тонкую длинную трубу. Из трубы струйка вылетает. Вода чуть солоноватая. Говорят, целебная. Вроде минеральной. Я пил ее не раз. В кружку нацеживал. В ведро набирал. Чудо — водица. Соль, правда, почти не ощущается.
Холоднющая вода. Только маленькими глотками можно потягивать, с перерывами. Иначе заморозит горло, никакого наслаждения. А так хоть целый день пей, не напьешься! Ее бы в бутылки с красочными этикетками и на пользу людям. А тут плещет на камни, давно отмытые и отполированные. Кто рядом живет с родником, ходит к нему за водой с ведрами на коромыслах. Чай ли вскипятить, обед ли сварить. И для баньки можно натаскать, тут уж особая услада. Наверно, и стирают, и полы моют этой же, целебной. Да ее на все хватит. Бежит безмятежно из железной трубы, Инзер питает.
Над крышами встали дымы. Стройно, дружно. Безветрие, Свет в окнах редок. Ни к чему зажигать, скоро высветит в заутренье.
Над железной дорогой, на холме, небольшой деревянный дом. Его называют «курортом Ассы». Да еще баню-лечебницу, которая невдалеке, в низине, среди густой травы и кустарника обосновалась. Лечебница тоже на целебных ручьях стоит.