Айн Рэнд

Айн продолжала общаться с Натаниэлем, видимо, всё же надеясь на возвращение былых отношений. Однако во время одной из продолжительных бесед Натаниэль признался ей, что Патриция значит для него больше, чем он говорил ранее, правда, по-прежнему отрицал наличие сексуальной связи с ней. Айн вновь была в ярости: «Эта девушка – ничтожество! Эта ситуация попросту непристойна!» Более всего ее оскорбило, что он предпочел ее – великую писательницу и философа – какой-то молодой красотке. Больше не веря Натаниэлю, Айн передала тому через Барбару требование подписать бумагу, в которой ему разрешалось и далее возглавлять Институт – но только при условии, что он сосредоточится на объективизме и прекратит связь с Патрицией, которая могла бы опорочить его, а тем самым и ее. Влияние Айн было столь сильно, что Натаниэль, не желавший разрушать свою карьеру, подписал бумагу – правда, не имевшую никакой юридической силы.

В августе Айн, больше не доверявшая Натаниэлю, решила изменить свое завещание. Ранее в случае смерти Фрэнка ее наследником должен был стать Натаниэль. Вызвав Барбару, она сообщила, что хочет сделать наследницей ее. С трудом выдавив из себя слова благодарности, Барбара поспешила к Натаниэлю: «Я зашла в тупик, Айн собирается сделать меня своей наследницей. Я не могу жить дальше и продолжать скрывать от нее правду. Тебе уже слишком поздно говорить ей об этом. Я должна сделать это». Натаниэль с видимым облегчением согласился. Наконец-то тяжкий груз многолетней лжи упадет с его плеч.

Утром 23 августа 1968 года Барбара по телефону рассказала врачу Аллану Блюменталю (Allan Blumenthal) из окружения писательницы обо всех тайнах последних лет и попросила пойти вместе с ней на беседу с Рэнд, поскольку боялась, что той будет непросто принять информацию об измене Натаниэля. Изумленный Аллан винил во всём саму писательницу: «Как она вообще могла начать весь этот кошмар? И с кем – с 24-летним парнем! Как она могла сделать это по отношению к Фрэнку и к тебе, Барбара? Почему она не могла понять, к чему это приведет?» Тем не менее он согласился пойти вместе с Барбарой.

Когда Фрэнк открыл им дверь, они увидели в комнате напряженную и взволнованную Айн. По-видимому, она понимала, что Барбара не просто так захотела видеть ее. Ровным голосом Барбара сказала, что вынуждена сообщить что-то, что может навеки разорвать их дружбу. Айн кивнула. «Натаниэль лгал вам. Я лгала вам. В течение практически пяти последних лет он был влюблен в Патрицию, и у них была связь. Мне было известно об этом приблизительно в течение года».

Лицо Айн окаменело. Она периодически прерывала рассказ Барбары и задавала вопросы. Та рассказала ей о развитии отношений между Натаниэлем и Патрицией, о том, что во всех «объяснениях» Натаниэля была доля истины, а также о том, что она сама была вынуждена скрывать правду. В комнате повисла гробовая тишина. Потом Айн резко потребовала, чтобы Натаниэля привели в ее квартиру. Уговоры не делать этого не принесли результата; Аллан был вынужден по телефону сообщить Натаниэлю, что Айн немедленно желает видеть его.

Пришедший Натаниэль был усажен хозяйкой в кресло, а потом… Оскорбленная писательница выплескивала на него ярость, накопившуюся за последние годы, обвиняла во всех смертных грехах, но более всего в том, что он отверг ее после всего, что она для него сделала. «Я уничтожу фасад твоего здания в том виде, в котором я его создала! – кричала она. – Я публично расскажу всем о тебе, я уничтожу тебя так же, как создала тебя! Мне всё равно, как это отразится на мне. У тебя не будет ни карьеры, которую я сделала тебе, ни имени, ни богатства, ни престижа. У тебя не будет ничего – как не было в самом начале, когда ты пришел ко мне, как было бы, если бы ты остался без меня. Ты бы не достиг ничего, если бы я не вручила тебе мою жизнь. Я сделала всё это!»

Крики и угрозы оскорбленной до глубины души женщины длились, как показалось всем присутствующим, бесконечно. Но и этого было мало. Высказав всё, что было на душе, Айн нанесла Натаниэлю три пощечины. «А теперь – убирайся!»

Натаниэль поднялся. На его щеках отпечатались следы трех хлестких ударов. Он не сказал ни слова, скользнул взглядом по лицу Барбары, отвернулся и вышел из комнаты, навсегда покинув жизнь писательницы, жестоко оскорбленной им. Ее идеальный Говард Рорк превратился в порочного Лео Коваленского, променявшего ее на бездарную развратницу.

Айн без сил упала на диван, как будто вся энергия ушла из ее уже немолодого тела. Она пробормотала: «Мне надо всё распланировать. Мне надо решить, что делать… Но я не могу ничего планировать сейчас. Мне надо поспать. Мне надо поспать…» Потом она обратилась к Барбаре: «Ты поступила ужасно. Мне кажется, что я отчасти понимаю тебя. Ты попала в ловушку, выбирая между верностью мне и ему. Ты выбрала мужчину, за которым была замужем… Я устала… Мы поговорим об этом позднее, когда я решу, что мне делать с Натаном…»

Так Айн Рэнд осталась в квартире наедине с Фрэнком, который, казалось, наполовину вжался в кресло, страшно удрученный всем произошедшим.