Вода Евфрата представляет собой "воду, которая над твердью", "воду живую, о которой говорил Спаситель"[596], обладающую, как мы видели, магнетическими свойствами. Это — чудесная вода, дающая оливе масло, а виноградной лозе — вино. "Сей человек, — говорит Ипполит, как бы продолжая рассуждать о воде Евфрата, — лишен почитания в мире".[597] Здесь содержится намек на совершенного человека. В самом деле, вода, о которой идет речь, и есть "совершенный человек", Слово, ниспосланное Богом. "Из живой воды духовные люди выбирают то, что им принадлежит".[598] Ибо всякая природа, будучи погружена в эту воду, "отбирает собственные субстанции... и из этой воды в каждую природу переходит то, что подобает ей".[599] Вода или — как мы могли бы сказать — Христос, есть своего рода панспермия, матрица всех возможностей, из коей луеоцепякос; выбирает свою "Особ", идиосинкразию[600] "спешащую к нему [быстрее], чем железо к магниту". Но "духовные" люди обретают подобающую им природу, входя через "истинную дверь", каковая есть Иисус Макариос ("благословенный"), и тем самым получая знание о собственной целостности, то есть о довершенном до полноты человеке. Этот человек, не почитаемый в мире, очевидно, — внутренний, духовный человек, становящийся осознаваемым для тех, кто входит внутрь через Христа, являющегося вратами жизни, и кто оказывается просветлен им. Здесь смешиваются два образа: представление о "тесных вратах"[601] и образ из Иоанна, 14, 6: "Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня".[602] Эти образы репрезентируют процесс интеграции, характерный для психологической индивидуации. Водный символ в том виде, в каком он здесь сформулирован, постоянно сращивается с Христом, а Христос — с внутренним человеком. Мне кажется, это — не путаница в мыслях, но, напротив, психологически верная передача фактов, поскольку Христос в своем качестве "Слова" и в самом деле выступает "живой водой" и, в то же время, символом внутреннего "завершенного" человека, то есть самости.