AION

399 Современную параллель к диаграмме кватернионов, расположенных один над другим (ср. пар.390), в сочетании с идеей восхождения и нисхождения, можно видеть среди иллюстраций к моей работе об изображениях мандалы.94 То же представление присутствует и в рисунках, относящихся к подробно описанному в указанной работе случаю, когда речь шла о вибрациях, образовывавших "узлы".95 Каждый узел обозначал какую-нибудь выдающуюся личность, что было верно также и для рисунка, относящегося к другому случаю, имевшемуся в виду ранее. Сходный мотив может стоять и за помещаемым в этой книге (на стр. 12) изображением Троицы из рукописи трактата Иоахима Флорского.96

400 В завершение сказанного мне хотелось бы упомянуть особую теорию сотворения мира, присутствующую в "Клименто-вых проповедях". В Боге, пневма и сома ("тело") едины. При их разделении пневма выступает в качестве Сына и "архона будущего Эона", сома же, будучи актуальной субстанцией или материей, делится на четыре части, соответствующие четырем элементам (торжественно призывавшимся во время обрядов посвящения). Из смешения этих четырех частей возник дьявол, "архон сего Эона", а также психе мира сего. Сома "психизировалась": "Бог правит этим миром настолько же посредством дьявола, насколько и посредством Сына; ибо оба они — в его руках".97 Бог раскрывает себя в мире в форме сизигий (парных оппозиций), таких как небо/земля, день/ночь, мужское/женское и т.д. Последним членом первой их серии является сизигия Адам/Ева. В конце процесса такой фрагментации происходит возврат к началу, завершение развития вселенной посредством ее очищения и аннигиляции.98

401 Каждый, кто знаком с алхимией, неизбежно будет поражен сходством псевдо-Климентовой теории с основными понятиями алхимиков (если не учитывать моральные аспекты). Так обстоит дело с "враждующими братьями", Христом и дьяволом, рассматривавшимися как братья в иудео-христианской традиции; с че-тырехсоставностыо, делением на четыре части или элемента; с парными противоположностями и их конечным объединением; с параллельностью lapis и Меркурия Христу, а по причине сим-. волики змеи и дракона — также и дьяволу; и наконец, с фигурой двойственного Меркурия и lapis, неделимым образом соединяющими в себе противоположности.

*

402 Если мы окинем взором нашу предыдущую аргументацию, то в начале ее увидим два гностических кватерниона, высший и низший по отношению к человеку, а именно — кватернион "позитивного Моисея" или Антропоса и кватернион Рая." Вероятно, не случайно Ипполит упоминает именно эти два кватерниона, и наассены также знают лишь их два: положение человека в системе наассенов тесно связано с высшим Адамом, но отделено от хтонического мира растений и животных, то есть Рая. Со змеей, с ее двойственным значением, он связан только через свою тень. Такая ситуация вообще характерна для времен гностицизма и раннего христианства. Человек в те дни был близок к "лишенной царя [то есть независимой] расе", означающей не что иное, как верхний кватернион, царство небесное; он как бы смотрел вверх. Однако то, что начинается вверху, не поднимается еще выше, но имеет завершение внизу. Так, мы ощущали необходимость симметрически уравновесить низшего Адама наассенов кватернионом тени, поскольку, как невозможно совершить непосредственное восхождение к высшему Адаму (ибо в промежутке располагается кватернион Моисея), так же следует предполагать существование низшего, теневого кватерниона, соответствующего верхнему и лежащего между ним и нижним началом — змеей. Эта процедура, очевидно, была неизвестна в гностическую эпоху, поскольку асимметрично направленная вверх тенденция никого не беспокоила; напротив, она выступала чем-то желательным и "входящим в программу". Следовательно, если между Человеком и Змеей мы помещаем кватернион, не упоминаемый в текстах, то делаем это потому, что мы более не в состоянии постичь психе, ориентированную исключительно вверх и не сбалансированную равным ей по силе сознанием низшего человека. Таково специфически современное состояние дел, в контексте гностической мысли выглядящее неприятным анахронизмом, помещающим человека в центр поля сознания, в который он ранее никогда осознанно не попадал. Реально, человек лишь в образе Христа способен был увидеть такое сознание, выступающее посредником между Богом и миром, — и, делая личность Христа объектом поклонения, он постепенно приобретал и сам присущее Христу положение посредника. Христос, распятый между двумя разбойниками, позволял человеку шаг за шагом обретать знание о собственной тени, с ее двойственностью. Эта двойственность уже предвосхищалась двойным значением змеи. Как змея обозначает силу, не только исцеляющую, но и совращающую, так и один из разбойников предназначен быть на небесах, а второй — внизу; так и тень представляет собой, с одной стороны, достойную сожаления и порицания слабость, с другой же — здоровую инстинктивность, предварительное условие высшего сознания.