Айрин. Искра (СИ)

Гермель — старый материн знакомый, выходец из горного клана тихорнов. Что уже само собой подразумевает, что хозяин трактира «Пятый угол» из тех людей, которые считают день, прожитый без капельки обмана и не совсем честной выгоды — прожитым зря. Но в остальном такого отзывчивого и доброго дядьку в нашем мире редко встретишь. Мать всегда говорила, что если не заказывать у него выпивку, то лучше друга не найдёшь. Как и все тихорнцы он был низкий, худой, даже слишком, но эта немощность была обманчивой, так как пятидесятилитровую бочку с элем Гермель не только сам на плечи поднимал, но и нести мог чуть ни со столицы. Если ещё и досталась она ему за полцены…

— Опять эль водой разбавляешь, пока никто не видит? — насмешливо поинтересовалась я.

— Цыц! Раскудахталась! — замахал на меня руками трактирщик, позабыв, что так и сжимает в руке орудие преступления, то есть кувшин с водой, и расплескав её по полу и на себя. — Вот чёртова тень. Принесла тебя нелёгкая…

— Высохнет! — решила я успокоить старого пройдоху. — А что это за совет? — кивнула я на оживлённо беседующих мужиков. — Никак что-то случилось?

Гермель вздохнул, поставил кувшин с водой на столешницу под стойкой и грустно ответил:

— Случилось, Риш. Беда случилась, — поднял он на меня серые, как камень в горах, глаза. — В лесу люди пропадать начали. Чую-чую, всех убили. Вчера Севену нашли. Неживую. Радвел видел, мужик убивал. А потом — оп! — растворился, как не было! Севену единственную и нашли, ибо вспугнули убивца. Ох-хох! Ришенька, беда у нас. Беда… — и тут же трактирщик напрягся, как-то странно взглянул на меня и спросил: — А ты тут как оказалась?

— Лесом… — прохрипела я, чувствуя, как пересохло в горле. — Кха-кха… пришла.

Это же и меня могли… Ох, чёрт. И тут же память услужливо подбросила в огонь сухих щепок в виде образов двух мужчин, встретившихся мне в ведьмин час на лесной тропе. И то, как меня оборотень провожал до самой опушки. Неужто… да нет. Если бы хотели убить — убили бы. Хотя кто их, убийц, знает. Может, я статью не вышла… для убиения. И впервые в жизни я обрадовалась, что рыжая, худая и страшная.

— М-да! — оценив выражение моего лица, Гермель со стуком поставил на стойку глиняную кружку, поднял кувшин с водой, но после передумал и ушёл на кухню, чтобы вернуться с другим таким же — с вином. — Давай-ка за твою удачу Риш. Ты пока единственная девка, что из лесу пришла. И куда только мать твоя смотрела?

— Нет матери, — глотнув из кружки сладкого смородинового вина и справившись с испугом, упавшим голосом поведала я. — Умерла три недели тому…

— Как — умерла? — хлопнулся на высокий стул Гермель. И словно постарел вмиг.

А кто её знает, как… Я и сама не могу понять, как так случилось. Но в один день, вернувшись из лесу, здоровая Алайя сказалась больной, прилегла отдохнуть и больше не проснулась. Более того, когда я спохватилась — ужаснулась. Вокруг её глаз вздулись чёрные вены, а волосы поседели. Жуткое зрелище, до сих пор не дающее мне спать спокойно. Шептались, что это поветрие, но Шерринг быстро заткнул всем рты, и мать предали земле. Тоже очень как-то… поспешно.

— Вот так… — тяжело вздохнула я, не желая рассказывать каждому встречному о том, что видела.

— М-да-а… — опять протянул трактирщик. — Чую-чую, неспроста всё. Неспроста, Риша… Ох-хох! Алайюшка… — Гермель достал вторую кружку и щедро плеснул себе вина. — Прими Свет её душу… — отсалютовал он мне и опрокинул в себя содержимое своей посуды. Я, молча, отпила ещё чуть вместе с ним. — А она чувствовала… Говорила, что неладное творится…

Оп-па! А это новость. К слову, мне мать ничего не говорила. Совершенно.

— А что именно она тебе говорила? — напряглась я, отодвинув кружку. Какое-то слишком сладкое вино. Только тихорнцы такое и могут пить.

Гермель пожал плечами и тоже отставил кружку, правда, уже пустую.

— Ну, она что-то говорила… Что странно всё. Лес не просыпается, тени выходят… твари с Изнанки… и что-то о шалёвках… что много их развелось…

— А это к выбросу тёмной магии… — пробормотала я, снова взяв в руки кружку, просто чтобы было что в руках вертеть.

Шалёвки — мелкие птички, которые чаще всего вьют гнезда там, где есть прорывы между мирами — нашим и Теневым. Кто-то даже говорил, что родом они с той стороны, вот и слетаются. Но подтверждений такой теории никто не выдвинул, потому решено было признать просто бредом какого-то пьянчуги.

Так вот теперь становилось понятно, откуда столько этих мелких пташек в нашем лесу. Вспомнилась птичья стайка, испуганная чужаками. А ведь не просто так они слетелись к ним-то. Явно что-то неладное творили чужаки.

И мне снова стало страшно и зябко. Я передёрнула плечами, а Гермель тут же долил мне вина.

— Грейся. Дрожишь, как лист на осине.

Я дрожала не от холода, а от новостей. И ещё чуть — от обиды, ведь мать поделилась с трактирщиком — и ни словом не обмолвилась мне. А ведь никогда от меня ничего не скрывала…