— Не надо… я вам верю, — сразу же сказала Анна, приподнимаясь на подушках и осматриваясь. Ужас в душе усиливался с каждой минутой. Небольшая, но уютная комната со стенами, обитыми панелями из светлого дерева, под потолком лампа с матерчатым абажуром, по краям которого шевелились от сквозняка шелковые кисточки. Совершенно незнакомая мебель, незнакомая кровать и навязчиво красивый пейзаж за окном, как, впрочем, все в Австрии. Анна вернулась мыслями и взглядом к единственно знакомому пятну в этой комнате, лицу Симона Хаса.
— Вы обманываете меня, со мной что-то случилось, мне не могло это привидеться… Где я? Я ничего не узнаю! Это явно не больница, но я не помню, как сюда попала! — У Анны начиналась истерика.
— Успокойся. — Полицейский взял ее беспомощную и все еще холодную ладонь в свою руку. — Ты и не можешь ничего помнить. Насколько я понимаю, ты находишься в этой комнате в первый раз.
— Где я? Господи, что за боль в голове? Меня пытали? Вы ставили надо мной опыты? Меня похитили инопланетяне? Хотя я такая бестолковая и в последнее время так часто попадаю в глупые ситуации, что вряд ли я нужна инопланетянам, — сама спросила и сама же ответила Анна.
Симон усмехнулся:
— Трудно сказать, кто из нас стал бы хорошим экземпляром для полноценного изучения человечества. Но ты не была похищена… Когда ты увидела труп…
— Скелет?
— Вот именно! Ты потеряла сознание и сильно стукнулась головой о раковину. Когда тебя нашли, картина выглядела устрашающе. Бледная, фактически бездыханная девушка, как выразился наш патолог… кхе, врач, с пульсом слабого наполнения — и вокруг головы ореол красной крови. Мы сначала подумали, что у нас два трупа, а потом поняли, что ты жива.
— Спасибо и на этом.
— Врач сказал, что тебя лучше не трогать и не транспортировать. Поэтому тебя и положили в одной из пустующих комнат. Кристина была очень хорошая хозяйка, у нее в доме очень чисто и прибрано.
— Она
— А ты сомневаешься?
— Значит, я все еще в ее доме?
— Именно. Ты спала сутки.
Анна недоуменно посмотрела на полицейского.
— Тебе кололи успокоительное и обезболивающее, — пояснил Симон.
— Что случилось с Кристиной? — спросила она, чувствуя, как язык прилипает к небу.
— Я у тебя решил об этом спросить, как только врачи позволили, — усмехнулся полицейский.
— Я не скажу ничего, пока вы мне не ответите, что за чудище обглодало Кристину до костей. Или вы мне сейчас и людоедство припишете?
— Не смешно! Ее не обглодали, как ты выражаешься, ее растворили.
— Что?
— Понятно, что не в стиральном порошке. Ванна, где лежало то, что осталось от Кристины, была наполнена кислотой…
— Не сама же она ее наполнила… — прошептала Аня.
— На самоубийство не похоже, если ты об этом, — ответил Симон.
— Какой ужас… — прошептала Аня и посмотрела на огромную люстру с тканевым абажуром, напоминавшим гигантскую морскую медузу, шевелящую своими щупальцами-кисточками.
«Абажур здесь, а хозяйки уже нет», — подумала Анна.
— Что ты можешь мне рассказать? — вырвал Анну из ее мыслей полицейский.
— Что именно? Не наливала ли я Кристине кислоту в ванну? Такая банщица с приветом… Нет… к сожалению, я ее уже застала в таком состоянии, отчего и потеряла сознание.
— Я не об этом, — сказал Симон, — что ты вообще делала у нее в доме ночью? Да еще в ее ванной? Как-то странно….
Анна наморщила лоб, пытаясь принять серьезный вид, но даже это незначительное движение бровей вызвало дикую боль в голове.
— Она пригласила меня сама…
— Когда? Кто это может подтвердить?
— На вечере молодого вина я получила записку. Кристина просила немедленно прийти к ней, а я, балда, особо не спешила… А когда вспомнила и принеслась, было уже поздно… А следы сопротивления есть? — внезапно поинтересовалась Анна. — Хотя кто на такую странную смерть идет по доброй воле?
— Если они и были, эти следы, то их уничтожила кислота. Так что такого важного хотела сообщить тебе Кристина?
— Не знаю, я не успела…
— А вот фраза, что опасность грозит ее любимому человеку? Она тебе о чем-то говорит? — допытывался Симон. — И почему Кристина именно тебя попросила прийти?
— Я не знаю, — честно ответила Аня, не понимая, почему все-таки этот дотошный полицейский ее пытает. Неужели не ясно, что каждое шевеление мысли в ее голове дается ей с большим трудом и сопровождается физической болью вкупе с тошнотой?
— Я бы попросил вас дать Анне отдохнуть, — заглянул в комнату интеллигентный лысый мужчина в очках.
— Да, да, Генрих, уже иду, — засобирался полицейский.
— Марат! — выдохнула Анна, вцепляясь в руку Симона и чуть не потеряв сознание.
— Что Марат? — не понял полицейский.
Шелковистые кисточки на абажуре весело зашевелились.
— Сколько, вы говорите, я сплю?! — ужаснулась Анна.
— Сутки.
— Черт!! Как же я могла забыть?! Какой ужас!
— Что случилось, Анна? Ты что-то вспомнила?
— Я — преступница! — громко заявила она.