Айседора Дункан. Модерн на босу ногу

Бедная, бедная Айседора. Все чаще, в своих одиноких прогулках по Парижу, она вспоминала японский театр и черноволосую Офелию – Сада-Якко. Где хорошо знакомая пьеса Шекспира словно выворачивалась наизнанку, какие-то детали укрупнялись, какие-то уменьшались и оттого делались колкими, точно булавки? Афиши говорят, что театр Каваками Отодзиро ездит по Франции с «Ромео и Джульеттой», божественная Сада-Якко, без сомнения играет, Джульетту. Айседора попыталась представить себе японского Ромео, несколько дней назад она ходила на выставку японской миниатюры, устроенную в Лувре, и имела представление, как может выглядеть знатный юноша, но отчего-то вместо красивого японца ей представился черноволосый, загорелый цыган. С карими глазами и волосами черными и одновременно золотыми. Да, так и никак иначе должен выглядеть ее Ромео. Почему ее? Неужели она хочет сыграть Джульетту? А почему нет? Не сыграть, а прожить.

Она закрыла глаза и представила себе Ромео, своего Ромео – не очкастого Андрэ и не милого Шарля, какая глупость вообще была думать об этих людях. Ее Ромео не отказался бы от обладания любимой женщиной и сделал бы ее счастливой.

Бедная, бедная Айседора. Пройдет совсем немного времени, и ты встретишь своего Ромео, и он будет цыган и актер. Он будет играть юного Монтекки, а ты сидеть в ложе бельэтажа, как та самая Джульетта, смотря в его блестящие потрясающе красивые глаза, слушая шекспировские строки и мечтая броситься в гримерку, чтобы зарыться лицом в черные с рыжим отливом волосы и рассказать, как она едва не умерла во время второго действия, дожидаясь, когда же можно будет, наконец, обнять его.

Не хмурься, не печалься и даже не пытайся найти его в Париже, твой Ромео не здесь, и он не прискачет к тебе на белом коне, а ты, именно ты появишься в его жизни, вольготно устроившись в карете, запряженной белыми лошадями, вся в ослепительно белых цветах, словно юная богиня. За твоей каретой будут идти люди, крича: «Вива Айседора!», а он… а впрочем, не будем забегать вперед, тем более что до означенных событий осталось совсем чуть-чуть. Так подождем.

Лои Фуллер и Сада-Якко

Постепенно Айседора приходит к осознанию своей системы танца: танец в ее понимании – это не зримая песня, не пантомима и одновременно с тем не слепое следование музыке, а непосредственное общение с высшими силами посредством тела танцовщика. Потому как Господу можно служить, не только отстаивая службу в церкви и твердя молитвы, а разве художники, расписывающие храмы, не служили ему своей кистью? Разве возводящие эти самые храмы – не делали того же самого при помощи чертежей, камня, кирпича и самого обыкновенного мастерка? Вся жизнь человека может быть посвящена служению Господу, если мысли и сердца направляют его по правильной дороге. Человек может поставить свечку в церкви, собрать букет, дабы украсить им статую Девы Марии, но может станцевать о своей любви и благодарности, написать стихотворение или целый роман.

С другой стороны, подобно тому, как бог воплощается в предсказателя, говоря его устами, тот же самый бог способен занять тело танцовщика, явив танец иного мира или дирижируя тонкими энергиями посредством движущегося тела.

Меж тем Айседора продолжала практиковать свои полуголые выступления, заранее содрогаясь при мысли, какие грезы вызывает вид ее юного обнаженного тела в умах большинства из ее зрителей. Часто под маской желания приобщиться к ее высокому искусству танцовщицу приглашали выступать как своеобразную диковинку, подумать только, голая девушка!.. тем не менее так о танцах Айседоры думали далеко не все. Все чаще и чаще она находила единомышленников, людей, которые, явившись за пикантинкой, в конце выступления переходили в ее веру.

– Обнаженное тело – прекрасно! Господь не зря создал нас именно такими. Мы не краснеем, любуясь в музеях на беломраморные статуи и прекрасных богов и богинь с полотен великих художников, почему же вид живого, но не менее прекрасного тела вызывает негодование или глумливые улыбки? Когда-то вид обнаженной плоти был в порядке нормы, спортсмены снимали с себя одежду, и в храмах обнаженные жрицы исполняли гимны богам.

На афишах Айседора просила писать «религиозные танцы», подчеркивая тем самым возвышенность своей миссии. Она танцевала под серьезную музыку и надеялась со временем выступать в самых престижных театрах мира.

Однажды в гости к Дункан заявился немецкий импресарио, предложивший контракт на выступление в кафе-шантане, положив для начала оклад 500 марок в неделю.

– В кафе-шантане после дрессированных медведей и жонглеров?! Никогда!

Решив, что босоножка упрямится, гость поднял цену до тысячи за выступление. Айседора, как обычно, была без денег, репетируя в холодном ателье, так как не смогла купить уголь, где-то за стенкой напряженно кашляла Дора, должно быть, мама слышала весь разговор слово в слово, заранее давая дочери благословение на столь щедрый контракт.