Айседора: Портрет женщины и актрисы

Но вскоре ее настроение улучшилось. Выступления Айседоры были приняты очень хорошо, и жители Сан-Франциско в своем большинстве благосклонно приняли свою блудную дочь. И, как обычно бывало, если у нее находилось время, она с удовольствием ходила на выступления других. Однажды, когда она была на концерте Гарольда Бауэра, ее друг Исайе пригласил танцовщицу за кулисы, чтобы познакомить с пианистом. К ее удивлению, Бауэр воскликнул: «Мисс Дункан, я должен рассказать вам историю моей жизни, потому что вы наверняка не знаете, что вы повлияли на нее гораздо больше, чем кто-либо другой». Он рассказал, что много лет назад, когда он еще учился музыке, он видел выступление тогда неизвестной танцовщицы в одном из салонов Парижа. В то время он испытывал трудности с фортепьянной техникой и, глядя на выступление молодой актрисы, чье имя он не запомнил, вдруг увидел выход из своих трудностей. «Ее движения потрясли меня своей красотой и ритмичностью… Пока я внимательно наблюдал за ней, в моей голове крепла идея, что этот процесс имеет две стороны… Коль скоро громкий звук рождал энергичное движение, а тихий звук — мягкое, то почему бы и в игре на фортепьяно энергичным движением не извлекать громкий звук, а мягким — тихий? Тот факт, что так всегда и было при игре на фортепьяно, не приходил мне в голову». Затем Бауэр любезно предложил Айседоре выступить вместе²⁴.

В течение долгих часов совместной репетиции они выяснили, что у них много общих друзей, привязанностей²⁵ и интересов. «В отличие от многих музыкантов он не был занят одной лишь музыкой, но тонко ценил искусство, хорошо знал поэзию… и философию»²⁶. Их музыкальные диалоги носили характер стенографической записи, в которой каждый дополнял или иллюстрировал невысказанную мысль другого. Они узнавали друг от друга то, что ими еще не было понято. Каждому доставляло удовольствие работать с таким партнером. Айседора называла его своим «музыкальным близнецом».

Некоторые идеи Айседоры поначалу поставили Бауэра в тупик. Она, например, хотела станцевать Этюд в ля бемоль, опус 25, № 1, Шопена, в «котором мелодия сначала поднимается до своей драматической кульминации, а затем, к концу фразы, ослабевает. Когда мы репетировали, Айседора сказала мне: «Вы неправильно играете это. Крещендо должно продолжаться до самого конца фразы, а только потом вы можете смягчить его». Я был несколько уязвлен этим и ответил, что играю так, как написано в клавире. Ничем не могу помочь, — отозвалась она с потрясающим эгоизмом. — Это должно быть сыграно так, как я говорю, иначе мне просто нечего будет делать с руками. Кроме того, — добавила она упрямо, — вы ошибаетесь…» История закончилась тем, что с тех пор я играл это так, как она просила, поскольку я к тому же обнаружил, что в рукописи клавира содержалась динамическая кривая, которую она инстинктивно почувствовала и которая позволяла вносить определенные изменения»²⁷.

3 января 1918 года Айседора и Бауэр выступили с шопеновской программой в театре «Коламбия», что танцовщица посчитала одним из счастливейших моментов в своей карьере, хотя предшествующие этой программе события были далеки от радостных. Менеджер Айседоры только что скрылся с деньгами, полученными от ее выступлений, оставив ее с неоплаченным счетом из дорогого отеля Сан-Франциско²⁸. Бауэр тут же вызвался дать концерт в ее пользу, результатом чего и стала шопеновская программа.

«Благородство Айседоры выражается не только в ее танцах, — писала «Сан-Франциско бюллетень». — Она поступила благородно и великодушно, когда, переполненная счастьем от успеха программы, она… получив букет роз, положила его на фортепьяно в знак весомого вклада своего партнера»²⁹.

Вскоре после этого, по возвращении с одного из концертов Бауэра, она написала на бланке отеля в Сан-Франциско:

«Как я могу описать этот Святой Час, который мы провели сегодня с бетховенскими сонатами, как можно описать такое? Зрители, как паломники, пришедшие к священному месту преклонения, сидели с опущенными головами и бьющимися сердцами. Глядя на их одухотворенные лица, я поняла, что Великое Искусство есть самая высокая и заслуживающая доверия религия, и сегодня мы получили весточку от Бетховена через душу Гарольда Бауэра, которая в тысячу раз более важна для ныне живущих, чем любая религиозная догма»³⁰.

Она была влюблена³¹. Подружившись с музыкальным критиком Редферном Мэйсоном, она с его разрешения написала панегирик Бауэру за подписью Редферна³². Бауэр, однако, был женат, и их связь носила кратковременный характер. Айседора с горечью признается: «Наше сотрудничество закончилось вынужденным и драматическим расставанием»³³.

После отъезда Бауэра Редферн сделал все возможное, чтобы утешить Айседору, и небезуспешно, как можно понять из ее записки, которая находится сейчас в бумагах Редферна Мэйсона в библиотеке «Бэнкрофт»³⁴.