Айседора: Портрет женщины и актрисы

Не только разлука с Россией, невозможность работать и его второстепенная роль доставляли неприятности Есенину. Во всех своих любовных взаимоотношениях с женщинами он вступал в глубокий конфликт с собой. Этот конфликт, как предполагает Симон Карлинский, вырастал из противоречивости его сексуальных привязанностей. В обзоре прекрасной биографии Есенина «Есенин: его жизнь», написанной Гордоном МакВэем, профессор Карлинский хвалит автора за то, что тот затронул вопрос о «скрытой бисексуальности» поэта, но считает, что Маквэй недостаточно развил эту тему. «Нет ничего «скрытного» в любовных письмах и стихах, которыми обменивались Есенин и Клюев… Периодическая тяга Есенина к гомосексуализму и столь же внезапное отвращение к нему… можно отнести за счет его алкоголизма… Его брошенные и побитые жены и любовницы, похоже, являлись жертвами его неспособности справиться с бисексуальностью»²¹.

Если именно это и порождало несчастье Есенина, то Айседора, очевидно, не подозревала об этом. У ее мужа и без того было достаточно поводов для депрессии и тоски по родине.

Постепенно Есенины возвращались на восток, и в рождественский вечер Айседора и Макс Рабинович должны были выступать в Музыкальной академии в Бруклине. Однако тяготы последних месяцев начали сказываться и на Айседоре. Услышав, что умирает Сара Бернар, она внезапно объявила, что будет танцевать «Погребение» в честь великой актрисы. Публика и пресса были несколько озадачены этой преждевременной панихидой. Их раздражение нарастало по мере того, как программа продолжала развиваться непредсказуемо. В конце следующего танца, сонаты Скрябина, Айседора и Рабинович поклонились, держась за руки. Внезапно он выдернул руку и ушел. Танцовщица, которую еще раз вызвали на сцену, сделала жест в сторону пианиста, но тот исчез. Айседора попыталась танцевать Вальс ля бемоль Шопена, подпевая себе. Потом, видимо решив, что это уже слишком, она, танцуя, покинула сцену. Через несколько лет Рабинович объяснил со своей точки зрения этот случай писателю Джозефу Кэю. Во второй части программы пианист заметил, что Айседора, вместо того чтобы исполнять положенные движения, задумчиво кружится по сцене. Ее импровизация стала еще заметнее в сонате Скрябина, а томные взгляды, которые она бросала на Рабиновича, все более приводили того в растерянность. Когда они кланялись, Айседора ни за что не хотела выпускать руку пианиста из своей, и Рабинович, уверенный в том, что публика заметила его настойчивые попытки высвободиться и теперь хихикает, все же умудрился вырвать руку, убежал со сцены и заперся в душе.

Встретившись с Айседорой на следующий день, пианист полагал, что танцовщица будет в ярости, но она, напротив, поинтересовалась, не сердится ли Рабинович на нее, и извинилась, сославшись на то, что выпила какую-то гадость во время антракта, от чего у нее кружилась голова и она не понимала, что делает²².

Много писалось о пьянстве Айседоры. Но было ли оно таким уж безудержным? Ирма Дункан писала в своей автобиографии:

«Кроме периодических аперитивов перед едой, ни мы, девочки, ни Айседора никогда не позволяли себе пить, особенно это касалось крепких напитков. Вообще, европейцы больше тяготеют к вину. Только после сорока лет, выйдя замуж за русского и подпав под его влияние, она пристрастилась к крепким напиткам. Но даже в ее последние годы никто не мог назвать Айседору алкоголичкой. Это, как мне точно известно, было злостной клеветой»²³.

Виктор Серов, знавший Айседору очень близко в последние годы ее жизни, писал²⁴:

«Я никогда не видел Айседору пьяной²⁵, и, более того, будучи наслышан о ее алкоголизме, я был крайне удивлен, когда убедился в совершенно обратном во время нашего пребывания в Ницце в конце 1926 года… Я в поисках какой-то книги открыл секретер, который принял за книжный шкаф. К моему удивлению, все полки внутри были заставлены всевозможными напитками. Хотя Айседора и знала об этом, она никогда не «прикладывалась» к ним, говоря, что если я не пью, то и она пить не станет. А это, согласитесь, вряд ли походит на философию алкоголика».

Миссис Уильям Э. Брэдли (вдова литературного агента Айседоры, продавшего ее мемуары), которая очень сблизилась с Айседорой в ее последние годы, писала в ответ на письмо Френсиса Стигмюллера:

«Не думаю, что в случае Айседоры можно говорить об алкоголизме. После смерти детей и разрыва с Зингером она стала время от времени искать возможность забыться в выпивке. Но когда она бывала счастлива и когда танцевала, она не пила. Она, безусловно, любила шампанское и при возможности пила его, особенно в последние годы, когда уже не танцевала и чувствовала себя в какой-то степени забытой. Алкоголь для нее был своего рода лекарством, приятным лекарством, и она так его и воспринимала. Айседора не позволяла, например, пить молодому пианисту-аккомпаниатору Яше, которого она привезла с собой из России, говоря, что он вполне счастлив и ему это не нужно»²⁶.