Айседора: Портрет женщины и актрисы

Эта стычка с законом сослужила им и хорошую службу, собрав в Карнеги-холл полный зал. Второе выступление Айседоры в Нью-Йорке вызвало такой же ажиотаж. Но тот прием, который был оказан танцовщице в Нью-Йоркском порту, все же глубоко возмутил ее, и в Бостоне в конце танца «Славянский марш» она, раздраженная бесстрастностью публики, сорвала «красный шарф, повязанный на шее, случайно обнажившись более, чем всегда, и подняла его высоко над головой⁷.

«Он красный! И я тоже! — закричала она. — Это цвет жизни и энергии. Вы были когда-то непокорными. Не позволяйте же приручать вас».

«Вы должны читать Максима Горького, — продолжала она. — Он сказал, что существует три типа людей: черные, серые и красные. Черные люди — это бывший кайзер и бывший царь, люди, несущие террор, желающие властвовать. Красные — те, кто радуются свободе, не препятствуют развитию души. Серые люди — словно эти стены, этот зал. Посмотрите на эти барельефы над вами. Они ненастоящие. Сбросьте их. Мне очень трудно танцевать здесь. Мистер Франко[3] старался изо всех сил, но не смог играть здесь. Мы, мистер Франко и я, — красные люди⁸».

На следующий день газетные заголовки кричали:

«Красная танцовщица потрясла Бостон!»

«Речь Айседоры заставляет многих покинуть зал!»

«Дункан в огненном шарфе заявляет, что она красная!»

Сразу же после этого мэр Кёрли издал приказ, запрещавший Айседоре дальнейшие выступления в Бостоне в целях «поддержания порядка». Художник Джон Слоан в письме своему коллеге Роберту Генри иронически писал: «Ее выступление… в Бостоне (американских Афинах, как его называют) было остановлено полицией. (Они не смогли остановить бутлегерство, зато остановили бэалегерство[4].)»⁹

В то же время три правительственных департамента (видимо, одного было недостаточно, чтобы охранять страну от угрозы, которую несла Айседора) начали расследование, чтобы установить, следует ли депортировать актрису.

«Официальные власти заявили, что хотя и были шокированы одеянием танцовщицы, но никак не реагировали на это. Однако если она, как подозревается, занимается красной пропагандой, то будет немедленно выслана из страны…

Департаменты труда, права и государства выступили инициаторами расследования, когда им сообщили, что мисс Дункан сняла с себя практически единственный предмет одежды — красный шарф и, размахивая им над головой, стала кричать: «Я красная!»

Государственный департамент и департамент права… разыскивают информацию о том, в какой связи находится танцовщица с советским правительством.

…Если власти Бостона обвинят ее в аморальном поведении, то департамент труда вышлет ее из страны без малейшего шума…»¹⁰

Айседора, которая никогда не могла смолчать при публичных нападках на нее, выразила свою обиду следующим заявлением в прессе:

«Они говорят, что я сорвала одежду. Это само по себе ничего не значит… почему меня должно беспокоить, какая часть моего тела обнажена? Разве какая-то часть таит в себе больше зла, чем другая? Разве все тело и душа артиста не являются его инструментами, посредством которых он доносит внутреннее послание красоты?.. Между вульгарностью и искусством существует разница, ведь артист кладет все свое тело, душу, ум, всего себя на алтарь искусства… Многие сегодняшние артисты вульгарны, потому что они маскируются, а не обнажаются. Они были бы гораздо менее непристойными, если бы обнажились. Но нет, им позволяют выступать, потому что они удовлетворяют пуританскую мораль, исповедующую замаскированную похоть… Уж не знаю, почему эта ханжеская вульгарность процветает именно в Бостоне, но так оно и есть. Другие города не так боятся красоты, и в них нет самодовольного стремления к пародийным полуобнажениям»¹¹.

Ее заявление, кроме того что стало прекрасным материалом для газет, повлекло за собой отмену многих запланированных выступлений. Взволнованный менеджер Юрок, пытаясь хоть как-то спасти остатки гастролей Айседоры, умолял ее не делать больше никаких заявлений, которые влекут за собой подобные последствия. Айседора согласилась, но как только состоялось следующее выступление, она в ответ на приветствия полной энтузиазма публики вышла к рампе и заявила: «Мой менеджер сказал мне, что если я еще что-нибудь заявлю, то моим гастролям придет конец. Очень хорошо, пусть будет так. Я поеду назад в Москву, где есть водка, музыка, поэзия и танец. И — о да — есть Свобода!»¹²

Художник Джон Слоан, видевший Айседору в Чикаго, спустя неделю после ее выступления в Бостоне, замечал в уже упоминавшемся письме:

«Полный зал, но никого из высшего общества. Она поступает так неосторожно, практически дает им пощечины, так что, я полагаю, они предпочитают держаться подальше. А может быть, они не пришли бы и так. Вчера вечером она, говоря о миллионерах, сказала: «Я знаю их, я жила с одним восемь лет». Интересный поворот для наших пуритан, не правда ли? Я слышал, что говорят об отсутствии у нее такта. Она делает то, что велит ей Бог, и многие другие артисты поступают точно так же…»¹³