Айседора: Портрет женщины и актрисы

Айседоре и Зингеру пришлось прервать свое путешествие, потому что ей нужно было вновь выступить в театре «Лирик де ла Гэтэ» перед короткой поездкой в Россию. Зингер поехал с ней в Париж, а потом, боясь трудностей с паспортом¹³, он остался. Айседора же отправилась в Россию.

Там ее пути пересеклись с Крэгом, оказавшимся в России благодаря ее же усилиям. Во время своего предыдущего визита она с энтузиазмом рассказала о работе Крэга своему другу Станиславскому, который в результате пригласил Крэга поставить Гамлета в Московском Художественном театре. Эта постановка, увидевшая свет лишь в 1912 году, была эпохальной в истории современного театра. Айседора, которая никогда не переставала любить Крэга, на короткий миг «была готова поверить, что ничто не имело значения — ни школа, ни Лоэнгрин, ни что другое, а лишь счастье увидеть Крэга вновь»¹⁴. Но, поскольку сейчас она была рядом с Зингером, она постаралась не позволить своим чувствам разрушить их взаимоотношения.

Их встреча в России закончилась весьма бурно. Айседора рассказывает: «В последний вечер, перед отъездом в Киев, я давала небольшой ужин в честь Станиславского, Крэга и своей секретарши. В середине ужина Крэг спросил меня, останусь я с ним или нет. Поскольку я не могла ничего ответить, он впал в свою обычную ярость, поднял секретаршу со стула, отвел ее в другую комнату и запер дверь».

Крэг рассказывает это по-другому. По его версии, Айседора «…пыталась вызвать его ревность, флиртуя в стиле «Кафе де Пари» с бедным, испуганным Станиславским…»¹⁵. И в его экземпляре автобиографической книги Айседоры «Моя жизнь» он пометил: «Все время она… целовала бедного Станиславского. Я мог бы этого не стерпеть, но решил отреагировать иначе. Взяв единственную присутствующую даму, я увлек ее за собой и закрыл дверь. Мы оказались в темной комнате, и никто не может сказать, а менее всего я сам, что произошло. Повесьте меня, если я скажу, что мы чопорно сидели, молчали и рассматривали картинки в книге».

О том, что случилось, более подробно Крэг говорит в книге «Топси»¹⁶. После того как он с секретаршей скрылся за дверями спальни номера Айседоры, они слышали, как хозяйка пыталась открыть дверь, потом они прокрались через другую дверь, покатались на автомобиле, вернулись, зарегистрировались в отеле Айседоры и провели там вместе ночь. На следующее утро секретарша, боясь потерять работу или быть оставленной в Санкт-Петербурге, быстро оделась и ушла разыскивать танцовщицу. Крэг позавтракал в одиночестве и, памятуя о том, что обе женщины должны были уезжать, встретил их в холле, когда они уже собирались выходить к ожидавшему их автомобилю. «Уложив их чемоданы в машину, я не смог не выразить Айседоре с вежливой улыбкой свою надежду, что она вчера тем не менее (!) провела приятный вечер. На это она не сказала ни «да», ни «нет», потому что в таких случаях обычно предпочитала хорошую проповедь. Она изрекла: «Не пытайся умалить добродетелей очень, очень хорошего человека, с которым мы вчера ужинали» — и, подав знак шоферу, уехала… Тем не менее она уехала на поезде к Парису Зингеру, своему миллионеру, в чьи миллионы она так свято верила и чьи миллионы она когда-нибудь проклянет».

Весьма вероятно, что именно мысль об ожидавшем ее Зингере и его деньгах, а не нарочитый флирт Айседоры со Станиславским так разъярила Крэга и вызвала такую реакцию. То, что Айседора мечтала увидеть Теда впервые за полтора года разлуки, что она рассчитывала на счастливую встречу, что, наконец, именно она организовала приглашение Крэга Станиславским, им в расчет не принималось.

Он вскользь заметил, что Айседора чрезвычайно возбуждена, но причина ее переживаний и ее флирта со Станиславским никогда сознательно не называлась Крэгом.

Поэтому после выступления в Киеве Айседора вернулась не в Москву к Крэгу, а во французскую столицу. Здесь она жила с Зингером в его квартире на пляс де Вож, пока не пришло время уезжать в Соединенные Штаты на ее вторые гастроли с Уолтером Дэмрошем.

Эти гастроли подтвердили и даже усилили то благоприятное впечатление, которое произвела здесь Айседора год назад. «Когда говорят «танец», то имеют в виду не только танец ног… но и всего тела, — писала «Филадельфия Норс Америкэн», — Мисс Дункан танцует как своими изящными руками в японской манере, так и всем своим рассудком». А критики, которые раньше задавались вопросом о пристойности ее костюмов, теперь выступали на ее стороне против мещанства. «Музыкальная Америка» выразила возмущение в связи с визитом «стаи протестующих женщин, представляющих воскресные школы Питсбурга» в Общество искусств, под чьей эгидой Айседора выступала в Питсбурге, которые желали знать: «станцует ли мисс Дункан босиком» (босые ноги были, видимо, эвфемизмом безнравственного одеяния). «Широко распространенное пуританство — огромное препятствие для артистического роста в Америке»¹⁷. И все же первые примеры Айседоры и другой молодой танцовщицы, Рут Сент-Денис, наконец положили начало борьбы против принятых норм приличия в искусстве вообще и в танце в частности.