Согласно версии, изложенной в «Моей жизни», Айседора была полна решимости начать работать, и она позвонила Колонну, возглавлявшему одноименный оркестр, с которым она часто выступала в Париже, и попросила его прислать ей аккомпаниатора. К ее ужасу, приехал пианист, который, как она знала, был влюблен в нее и к которому она испытывала сильное физическое отвращение. Она встретила его словами: «Как мог Колонн прислать вас? Он знает, что я вас ненавижу». Несколько дней она танцевала, а пианист играл ей, отгороженный большим экраном, потому что она не могла видеть его. Когда ее подруга упрекала Айседору за то, что она с ним так плохо обращается, танцовщица смягчилась и пригласила эту подругу вместе с аккомпаниатором покататься на автомобиле. Когда они возвращались, автомобиль подпрыгнул на ухабе, и Айседора очутилась в объятиях пианиста. «Я… посмотрела на него и вдруг почувствовала, что все мое существо запылало, словно подожженная солома… Как я не видела этого раньше? Его лицо было совершенной красоты…»13
Когда они вернулись в дом, пианист увлек ее за удобный экран в танцевальном зале.Виктор Серов, очень хорошо знавший Айседору в ее последние годы, рассказывает, что она поведала ему об этом случае совершенно по-другому, как бы иллюстрируя свою веру в то, что музыка может преображать отвратительного исполнителя в совершенного красавца. Для нее пианист Андре Капеле14
был ярким подтверждением этого феномена. Экран и автомобиль в истории, рассказанной Серову, не фигурировали, однако он сомневался, что Айседора могла приветствовать Капеле так, как это было описано в «Моей жизни». «Если ей и можно было поставить в вину какие-то черты характера, то уж как хозяйка она всегда была очаровательна и учтива»15.С упомянутого момента эта пара все время искала возможность остаться наедине. Но, как отмечала Айседора, «внезапно вспыхнувшая страсть обычно внезапно и кончается». В конце концов, слух об этом романе достиг ушей хозяина, и музыканту пришлось уехать. Мы не знаем взгляда Зингера на это происшествие, но Айседора говорила с иронией: «Этот эпизод доказал мне, что я решительно не была приспособлена к семейной жизни».
Она вернулась в столицу Франции и здесь в начале 1911 года показала в театре «Шатле» танцы на музыку Глюка и Вагнера, над которыми работала в Англии.
Эти танцы и составили основную часть ее двух программ, которыми она открыла свои гастроли в Америке в феврале 1911 года в Карнеги-холл в Нью-Йорке. Ее первое выступление 15 февраля 1911 года включало песню и два гавота из Сюиты ре Баха, четыре танца на музыку Вагнера: «Цветочницы» из «Парсифаля» («идеально подходящая музыка для идеального танца»)16
, «Вакханалия» из «Тангейзера» (исполненная «едва ли с достаточным исступлением…»)17, «Танец подмастерьев» из «Мейстерзингеров» («одно из самых очаровательных достижений мисс Дункан»)18 и, наконец, отрывок из «Тристана и Изольды», поставленный в конец программы, чтобы те, кто не хотел смотреть эту работу (ведь музыка не была написана композитором для танца), могли спокойно уйти. Однако этой возможностью воспользовались лишь немногие.