Айша

Лай собак снова приблизился. Несчастный всадник еще раз промчался мимо нас. Его лошадь была совсем измучена. И вот огромная рыжая собака вцепилась ей в бок. Несчастное животное закричало от боли. Тогда всадник спрыгнул с лошади и побежал к берегу, надеясь, вероятно, спастись у нас в лодке, но он не успел добежать: собаки настигли и растерзали его. Не стану описывать, что было дальше: слишком ужасны были эти рыжие волкодавы и слишком ужасно звучал хохот сумасшедшего хана, натравливавшего их на добычу.

IX. ПРИ ДВОРЕ ХАНА

Мы продолжали путь с горечью в сердце. Не мудрено, что жена хана не любит мужа. Женщина эта влюблена в Лео, а мы видели, как ревнивый хан мстит своим соперникам. Приятная перспектива, что и говорить!

Между тем, лодка причалила. Мы прошли через ворота в высокой городской стене и пошли по вымощенной камнями улице. Дома ничем не отличались от обычных построек Центральной Азии. Нас, по-видимому, ожидали. Любопытные толпились на улицах, выглядывали из окон и с крыш домов. Миновав рыночную площадь, мы вошли в калитку во внутренней стене и очутились среди садов. Вот мы и перед построенным в египетском стиле дворцом с двумя массивными башнями.

Проникнув во внутренний двор, окруженный верандой, на которую выходили двери внутренних покоев, мы прошли в предназначенные для нас богато, но безвкусно убранные комнаты. Здесь Симбри куда-то исчез. Рабы переодели нас в белое, подбитое горностаем платье и проводили в большой, хорошо натопленный зал с колоннами, стены которого были увешаны коврами. Посреди зала, под балдахином, стоял узкий длинный стол с золотыми и серебряными кубками и тарелками. Ударили в гонг, и в дверях показались вельможи. Все они были одеты в белое, как и мы. С ними были и женщины, почти все — хорошенькие. Нам кланялись, мы отвечали на поклоны. Раздался звук литавр. Из-за портьеры показались хан с женой, впереди шли герольды в зеленых ливреях и Симбри, сзади следовали другие придворные. Взглянув на хана, никто бы не узнал в нем зверя, который травил собаками своего ближнего. Это был отяжелевший, грубоватый, но довольно красивый мужчина. Неспокойные, бегающие глаза изобличали в нем недалекого человека. Жена его была все так же красива, только лицо ее казалось несколько утомленным. Румянец вспыхнул на ее щеках, когда она увидела нас. Она знаком подозвала нас и представила мужу.

— Любопытное старое животное! — захохотал хан, глядя на меня. — Мы с тобой, кажется, не встречались еще?

— Нет, великий хан, — отвечал я, — но я видел тебя сегодня на охоте. Удачно ли ты поохотился?

— Отлично, — сказал он, оживившись, — мои собаки поймали-таки его.

— Довольно, — властно остановила его жена.

Хан отшатнулся от нее и тогда только заметил Лео.

— Не тебя ли это навещала Афина у Дверей Калуна? — спросил он, с любопытством вглядываясь в красивые черты лица моего друга. — Теперь я понимаю, почему она так интересовалась тобой. Смотри же, будь осторожен, чтобы мне не пришлось охотиться за тобой.

Лео вскипел и хотел ответить, но я остановил его, сказав, что он имеет дело с сумасшедшим.

Жена хана посадила Лео с собой, меня — по другую сторону, рядом с Симбри. Хан сел несколько дальше между двумя самыми хорошенькими дамами.

Блюд было много, но все — грубые. Главным образом подавали рыбу, баранину и сладкие кушанья. Присутствующие ели и пили много хмельного напитка, приготовленного из хлебного зерна. Обменявшись со мной из вежливости несколькими словами, ханша уделила все внимание Лео. Я стал беседовать с Симбри. Он рассказал мне, что в Калуне почти нет торговли, потому что нет связей с другими странами. С тех пор, как подгнили и обрушились мосты через пропасть, Калун совершенно отрезан от мира. В стране нет даже денег; торговля ведется только меновая; даже доход собирают натурой. Население — в основном желтой расы, вероятно, — монгольского происхождения. Страной управляют ханы, которые ведут свой род от Александра, но в жилах которых течет и монгольская кровь. На престол Калуна могут восходить и женщины. Династия постепенно вырождается. Народ поклоняется огню, а его правители верят в волшебство и привидения, но это подобие религии вымирает вместе с ними.

Ханша Афина — последний отпрыск прямой линии царствующего дома, и народ больше любит ее, чем хана. Она много помогает бедным и потому очень популярна. Подданные жалеют, что у нее нет детей и с ее смертью опять начнутся споры и войны из-за престолонаследия.

— Народ желал бы, — сказал Симбри, многозначительно взглянув на Лео, — чтобы ненавистный хан умер, а жена его, пока молода, вышла замуж за другого. Хан знает это, поэтому он так ревнив. Рассен понимает, что стоит его жене полюбить кого-нибудь, это будет для него смертным приговором.

— Значит, он ее любит? — сказал я.

— Может быть, но она не любит ни его, ни кого-либо из них, — Симбри показал взглядом на сидевших за столом вельмож.