В нашей семье, как и в любой другой, случались склоки, но отец умел навести порядок одним сердитым взглядом. Бо́льшую же часть времени мы с удовольствием занимались тем, чем и должны были, – добывали пищу, ели, отдыхали.
Отец всегда умел привести нас к самым спелым фруктам на завтрак, а с наступлением сумерек – к лучшим ветвям для ночевки. Он был всем, чем только должен быть силвербэк, – проводником, учителем, защитником.
И никто не умел бить себя в грудь так, как мой отец.
Детеныши горилл, слонов и людей не так уж и сильно отличаются друг от друга – разве что малыши-гориллы день-деньской разъезжают верхом на маме, как ковбои на коне. И с их точки зрения, просто замечательно, что все устроено именно так.
Постепенно и осторожно маленький горилленок начинает покидать безопасность материнских рук, с каждым разом уходя все дальше и дальше. Он изучает навыки, которые понадобятся ему во взрослой жизни. Например, как сделать гнездо из веток (сплетать их надо туго, иначе разойдутся под тобой посреди ночи). Как бить себя в грудь (ладони надо сложить чашечкой, чтобы усилить звук). Как перескакивать по лианам с дерева на дерево (отпускать их вовремя). Как быть добрым, сильным, верным.
Взросление гориллы происходит точно так же, как и любое другое взросление. Ты совершаешь ошибки. Ты играешь. Ты учишься. И по новой.
Некоторое время это была просто идеальная жизнь.
Однажды в безветренный день, когда горячий воздух звенел от жары, появились люди.
Поймав меня с сестрой, люди посадили нас в тесный темный ящик, провонявший мочой и страхом.
Я каким-то образом смог понять, что если хочу выжить сам, то должен дать умереть своей прежней жизни. А моя сестра так и не смогла от нее отвернуться. Она держалась за память о ней, как за лиану, растянувшуюся на многие километры, – утешающую, удушающую.
Мы еще не успели покинуть ящик, когда сестра подняла на меня невидящие глаза, и я понял, что эта лиана лопнула.
Мак был тем, кто вскрыл наш ящик. Это он купил меня, это он стал растить меня как человеческого детеныша.
Я носил подгузники. Я пил из бутылочки. Я спал в человеческой кровати и сидел в человеческих креслах, я слушал, как слова людей роились вокруг, будто раздраженные пчелы.
Тогда у Мака еще была жена. Хелен легко было рассмешить, но и раздражалась она так же быстро, особенно когда я что-нибудь случайно ломал (а это случалось часто).
Вот перечень всего, что я разбил, сломал и испортил за то время, что жил у Мака и Хелен:
1 колыбелька
46 стаканов
7 ламп
1 диван
3 занавески в ванной
3 шеста для занавесок в ванной
1 блендер
1 телевизор
1 радиоприемник
3 пальца на ногах (мои собственные)
Блендер перестал работать после того, как я выдавил в него три тюбика пасты и вылил бутылку клея. А пальцы на ногах я сломал себе, когда пытался покататься на люстре. 46 стаканов я разбил… в общем, как выяснилось, есть очень много способов разбить стакан.
Каждые выходные Мак и Хелен сажали меня в свою машину с откидным верхом и отправлялись в забегаловку, где заказывали мне картошку фри и молочный коктейль с клубникой. Мака ужасно забавляло, как менялись лица кассиров, когда мы подкатывали к окну и он говорил: «Добавьте-ка еще кетчупа моему парнишке».
Меня возили на бейсбол, в бакалейную лавку, в кинотеатр и даже в цирк (горилл там не было). Я катался на маленьком мотоцикле и задувал свечи на именинном пироге.
Словом, моя человеческая жизнь была по-настоящему роскошной – вот только вряд ли ее одобрили бы мои предпочитающие традиционное воспитание родители.
В моей новой человеческой жизни я ни в чем не нуждался. Питался я листьями салата под соусом «Тысяча островов», яблоками в карамели и попкорном с маслом. Мой живот раздувался, как шар.
Но голод, как и пища, может приходить к нам в разных формах и цветах. По ночам, одиноко лежа в своей пижаме с Винни-Пухом, я испытывал другой сильнейший голод – мне не хватало пальцев друга, умело перебирающих мою шерсть, не хватало веселого ворчания, сопровождающего шуточную борьбу. Я голодал по своему стаду, по поискам пищи в сумерках леса.
«Вспомни, к чему это привело Салки, – говорил я себе. – Перестань думать о джунглях».
И все же до сих пор в иные ночи я лежу с открытыми глазами, мечтая о тепле подобного мне существа, свернувшегося в устланном мягкими листьями ночном гнезде.
Мне нравилось глотать газировку, наполнявшую рот подобно пузырящемуся водопаду. Но и тогда у меня частенько появлялось желание отправиться на поиски нежного побега маранты или потянуться к дразняще близкому и все же недосягаемому плоду манго.
Однажды Хелен пришла домой с каким-то большим и плоским предметом, упакованным в коричневую бумагу.
«Посмотри-ка, что я купила, – сказала она, нетерпеливо срывая бумагу. – Эту картину мы повесим над диваном в гостиной».