Айза

Они не разговаривали, потому что слова были им не нужны. Айзе было достаточно видеть его и знать, что он составляет ей компанию и защищает, в то время как глазами они рассказали друг другу обо всем, о чем желали рассказать за время долгой разлуки.

~~~

Абелай Пердомо не жаловался и не был растерянным мертвецом, какими обычно были те, что часто являлись его дочери, поскольку он сам выбрал конец, который его постиг, осознавая, что исчезает во имя спасения дорогих его сердцу людей.

Абелаю Пердомо было хорошо там, где он обретался; он терпеливо ожидал того дня, когда Аурелия захочет к нему присоединиться, и если он не приходил раньше, чтобы сообщить об этом дочери, то лишь потому, что ему не хотелось быть очередным мертвецом из числа тех, что постоянно тревожили Айзу.

Абелай Пердомо вернулся, когда в нем возникла надобность, и теперь, в эту ужасную нескончаемую ночь, оказывал дочери поддержку и оставался с ней рядом, вероятно надеясь на то, что другие — недавно преставившиеся — мертвецы не посмеют явиться.

А дождь все лил.

Лил и лил, даже когда молочный свет уже победил вспышки молний, и на равнине, на этот раз политой сильнейшим дождем и покинутой ветром, виднелись разбухшие трупы животных, погибших от толчеи, молний или непреодолимого страха, который сразил их вдали от арагуанеев, что росли на границе земель «Моррокоя».

Дождь продолжал лить, когда начался день, и Рамиро Галеон отважился покинуть крохотное укрытие, в котором провел самую жуткую ночь в своей жизни, и, хромающий и промокший, отправился искать обратную дорогу к своему канею.

Он никогда не представлял себе, что расстояние, которое он столько раз преодолевал верхом, могло настолько удлиниться, потому что одна нога у него болела и внезапно отказывала, вынуждая время от времени падать, а грязь — саванну уже развезло — хватала его за сапоги, словно пытаясь намертво приклеить к земле.

Чертыхаясь, стеная, воя или плача при воспоминании о братьях, раздавленных тысячей быков, тот, кого не брали пули, продвигался по равнине, по которой хлестала вода, — где ползком, где снова поднявшись на ноги или на четвереньках, вымазавшись в грязи с ног до головы, то и дело спотыкаясь, словно пьяный.

И дрожа от страха.

Он, который столько раз сталкивался со смертью в любом обличье: засухи ли, наводнения, человека или зверя, — был объят ужасом, понимая, что эта жуткая смерть, за считаные секунды забравшая к себе его братьев, не имела ничего общего с теми, другими, которые кружили вокруг него на протяжении его бурной жизни.

Откуда она взялась?

Он провел бессонную ночь, наблюдая вокруг сверкавшие молнии и неистовые потоки дождя, слыша топот обезумевших животных, снова и снова спрашивая себя, как такое могло случиться, что четверо его братьев — четверо! — которые с детства привыкли угонять скот и управляться с полудикими быками или норовистыми коровами, оказались захвачены врасплох бегущим стадом и ни одному из них не удалось спастись.

Рамиро Галеон по опыту знал, что, когда одна часть стада без видимой причины обращается в бегство, каждое животное несется куда глаза глядят, однако на этот раз впечатление было такое, будто на пути у них возникла непробиваемая стеклянная стена: ни один бык или хотя бы самая безобидная телка не отважились пересечь воображаемую линию, за которой находились Айза Пердомо и он сам.

Благодаря этому он и остался жив, и, хотя привык выходить целым и невредимым из любой передряги, ему казалось чудом то, что, когда он был не на лошади и стоял в каких-нибудь пятидесяти метрах от стада, ни одна из длиннорогих тварей так и не решилась кинуться в его сторону.

Сцена пережитого все время прокручивалась в его сознании. Все представлялось так же расплывчато, как в самом нелепом кошмаре: пыль, ветер, мычание и крики Флоренсио, который был единственным, кто успел понять, что его убивают. Однако не паническое бегство животных настойчивее всего приходило ему на память, а образ девушки в розовом платье, присутствие которой, похоже, и явилось причиной столь ужасной трагедии.

Была ли она одна?

Рамиро Галеон был абсолютно уверен в том, что она одна вышла из дома и одна дошла по саванне почти до того места, где он находился. Совершенно точно, что никто не мог к ней присоединиться, выросши из-под земли на абсолютно гладкой равнине. И все же, словно во сне, ему порой виделась фигура высокого и сильного мужчины, который держал ее за руку.

Какое этому было объяснение?

Из какого забытого уголка его памяти возникал этот образ? Ведь когда все случилось и она подошла к нему так близко, что впору дотянуться рукой, с ней рядом никого не было.

Рамиро видел, как девушка удалялась, направляясь обратно к дому, и как оттуда высыпали в тревоге ее мать и братья, но абсолютно точно знал, что никакого высокого мужчины поблизости от нее не было, а значит, это видение было всего лишь плодом его воспаленного ума.

А может, это и был Призрак Саванны, один из тех, о которых рассказывали старожилы льяно: якобы их появление предшествует несчастью?