Случайному наблюдателю эта картина показалась бы до смешного нелепой: измученный мужчина, ковыляющий на рассвете из леса с необычайно легким для таких внушительных размеров яйцом в руках. Он держит его неловко, между локтем и изгибом шеи, будто пытается найти ключи от дома, не уронив пакет с продуктами. Кряхтит, ощупывая пассажирскую дверь в поисках ручки. Но никаких случайных наблюдателей, готовых составить мнение об увиденном, здесь нет. Айзек открывает дверь, осторожно перекладывает жестяную коробку из-под песочного печенья «Олд Уокерс» на заднее сиденье и водружает яйцо на пассажирское кресло. Сам он усаживается рядом и, вцепившись в руль, пристально вглядывается в собственное отражение в зеркале заднего вида. В свою посеревшую за последнее время кожу. В поседевшие волосы. Цвет сохранился только в его усталых глазах, и этот цвет – красный. Его рубашка разукрашена грязью и мхом, а лучший костюм непоправимо испорчен. Список недавно утерянных вещей пополнил еще и галстук. Зато он кое-чем разжился – огромным, более чем полуметровым яйцом с гладкой белой скорлупой и выраженным затхлым запахом. Айзек пристегивает свою находку ремнем безопасности. Он понятия не имеет, что кроется внутри, и определенно не настроен убивать утро на очистку ковриков своего «Форда Фиеста» от размозженного полулитрового желтка. Он смотрит на яйцо и снова – в свои воспаленные глаза в зеркале заднего вида. Затем переводит взгляд на небо, разверзшее свою белесую пасть над скользким асфальтом. Айзек припоминает лампы, которыми они в школе обогревали куриные яйца, и включает подачу теплого воздуха. В памяти всплывает бег с яйцом на ложке[1]
и бодрящий прилив адреналина после успешного преодоления финишной черты с уцелевшим грузом. Айзек качает головой, включает первую передачу и уезжает.Мост перекинулся через реку за городом, минутах в пятнадцати езды от дома Айзека, путь которого лежит теперь по, благо, пустынным проселочным дорогам. По дороге Айзеку не встречается ни одной живой души, и он наконец задает себе, яйцу и даже перекочевавшей на заднее сиденье жестяной коробке из-под печенья все те вопросы, что роятся в его стремительно трезвеющем сознании.
Что же внутри?
Что-нибудь опасное?
Как скоро оно вылупится?
Надо было оставить его в лесу?
Может, отнести его туда, где взял?
А если вернусь – и станет еще хуже?
Но разве забрать яйцо – преступление?
Допустим, но могут ли меня поймать?
А посадить в тюрьму за это могут?
На сколько же лет это потянет?
Может, избавиться от яйца?
Может,
Как приготовить?
У Айзека у самого мозги всмятку – какие уж тут ответы. Жестянка из-под печенья солидарно помалкивает. Как и яйцо, которое ввиду своей яичной природы говорить не умеет. Но Айзек все равно продолжает спрашивать, не уверенный, про себя он это делает или вслух. Он нервно барабанит ладонями по рулю и время от времени бросает тревожные взгляды в зеркала, надеясь не увидеть в них синие огни, нагоняющие его в сопровождении визгливой сирены. Он уверен, что яйцо – контрабанда. В нем могут быть наркотики, или оружие, или что-то похуже.
– Не спится, сэр? – может спросить полицейский, и лоб Айзека непременно покроется испариной. Патрульный нахмурится и укажет ручкой на пассажирское сиденье: – Омлет готовите?
Айзек подозрительно громко рассмеется, и его участие в перевозке контрабандой… чего-то… перестанет быть тайной. Он знатно перебрал – и алкотестер выдаст его с потрохами. И что тогда? Айзек бросает очередной взгляд на яйцо. На языке вертится еще один вопрос. Он хочет увериться, что не сходит с ума. Но, прежде чем он успевает уточнить у своих молчаливых слушателей эту деталь, он осознает, что приехал домой.
Айзек выходит из машины, которую он припарковал прямо на тротуаре. Сейчас это кажется мелочью. Бледное зимнее солнце быстро карабкается по небосводу – совсем скоро вслед за ним потянутся и соседские жалюзи. Даже любопытно, спишут ли они его неподобающую парковку и еще более неподобающий внешний вид не на
«Оставь мне хотя бы это», – думает он.