Академия

Карлос постоял, напрягая слух. Наконец с облегчением различил возле канцелярии скрип Ракимовой тележки, его фальшивый голос, подпевающий музыке из наушников. Стало спокойней. Карлос оглядел двор и решил начать с физкультурного блока. Спортивные корпуса стояли в северном конце школы, отделенные от остальных зданий теннисными кортами и бассейном. Обычно Карлос оставлял этот участок напоследок, но сегодня бродить там глубокой ночью не хотелось. Уж лучше поскорее с ним закончить и потом работать в классах, поближе к Ракиму. Если все пойдет хорошо, Карлос, может, даже соберется с духом и уберет музыкальный кабинет.

Вспомнилась туба и медленный бой невидимого барабана.

А может, и не уберет.

Ночь выдалась прохладной. Легкий ветерок ерошил волосы. Карлос шел по открытой галерее между кабинетами обществознания. Галерея выглядела длинной. Гораздо длиннее, чем всегда. Словно в кино: когда камера отъезжает назад, и обычное расстояние растягивается до невероятных размеров. Впереди, в арочном проеме, виднелись затемненные корты и огороженный бассейн, дальше округлой глыбой маячил спортзал.

Энрике прав, покаянно вздохнул Карлос. Я – баба.

Он заставил себя идти вперед. Размеренно, ровно – словно смелее него нет человека на свете. Пора кончать с этой нервотрепкой, иначе придется искать новую работу. Нельзя же каждую ночь шарахаться от собственной тени.

Вот бы перейти в дневную смену…

Карлос добрел до физкультурного блока – администрация называла его спорткомплексом, – собрался было войти внутрь и быстренько протереть деревянный пол, но замер перед девичьей раздевалкой. В свое время эта манящая запретная комната по другую сторону от спортзала была для юного Карлоса с приятелями-школьниками священным Граалем, именно о ней они чаще всего думали и мечтали. Даже теперь раздевалка не совсем утратила своей привлекательности. По ночам, надраивая здесь бетонные полы или намывая кафель, Карлос невольно представлял разгоряченные девичьи тела: как они обнажаются, принимают душ, надевают одежду, снимают ее…

Но сейчас… Он насторожился.

Из раздевалки доносились голоса. Какие еще голоса? Сегодняшние тренировки давно закончились. По вечерам в физкультурном блоке должно быть тихо, как в могиле.

Могила.

Черт. Почему в голову пришло именно это слово?

Карлос вздрогнул. Затем попробовал включить логику. В спорткомплексе звуки часто бывали странными. Высокий потолок в зале украшали деревянные балки, кафельные душевые напоминали гулкий бункер, тренерские кабинеты разделялись не стенами, а перегородками с огромными окнами. Все это искажало голоса. Иногда казалось, будто они шли из одного места, а на самом деле – из другого. Раз сейчас никого в здании быть не должно, то вполне возможно, что какой-нибудь тренер забыл, например, выключить у себя радио. Голоса в женской раздевалке? Объяснение наверняка самое заурядное.

Только верил ли в это Карлос, а?

Нет.

Он припал ухом к щели в двустворчатой двери. Голоса. Мужские и женские. Карлос почему-то медлил, не мог открыть дверь и заглянуть внутрь. В раздевалке не просто разговаривали; оттуда доносились стоны и всхлипы, мычание и судорожные вздохи. Это напоминало оргию – только вот участвовать в ней совсем не хотелось. Да, Карлос слышал крики удовольствия, легкие ритмичные шлепки по коже, но было и другое. Неприятные, тревожные звуки. И мужской смех – резкий, безжалостный, чересчур громкий. Слов было не разобрать, все заглушал этот грубый смех.

Похожий на смех отца.

Сердце Карлоса затрепыхалось, застучало с перебоями. До чего знакомые интонации… Отец всегда хохотал, когда колотил сына, – а такое случалось часто. Правда, Карлос уже много лет не думал о побоях. Перед тем как уйти навсегда, старик избил его пряжкой от ремня. Оба были голыми, и член у отца стоял. Карлос никому об этом не рассказывал. Он успешно сослал кошмар на задворки памяти и до сих пор о нем не вспоминал. Но, оказывается, боль и унижение никуда не делись и терзали его по-прежнему. Терзали невыносимо.

Карлос рывком распахнул дверь раздевалки.

Тихо.

Тихо и темно.

Ему не почудилось, нет! Он включил свет, судорожно вцепился в метлу. Если что – будет ею отбиваться.

Карлос медленно пошел вперед. Раздевалка выглядела пустой. Он проверил кабинеты тренеров, прочесал все коридоры – искал что-нибудь неладное. Не ждал – да и не хотел – ничего обнаружить, однако посредине центрального прохода, на плоской лавочке между двумя рядами запирающихся шкафчиков лежали влажные окровавленные полотенца.

Со стороны душевых долетел громкий шлепок, за ним девичий вскрик.

И грудной резкий смех.

Отец.

Карлос рванул назад. Пальцы, крепко сжимавшие метлу, болели. Он не прикрыл за собою дверь, не запер ее, даже тележку не забрал. Просто помчал на всех парусах прочь от спорткомплекса, мимо пустых теннисных кортов, по открытой галерее между кабинетами обществознания…

И едва не сбил с ног Ракима.

– Господи! – завопил тот.

Он уже закончил уборку в канцелярии и направился к классам на первом этаже.

Закончил в канцелярии?