Академия альфачей 2, или всем подставить сопатки!

Поудобнее устраиваюсь за столом и готовлюсь стать юным исследователем поведенческих особенностей существа вида «наставник обыкновенный», подвид «гнусный», состояние «вдрабадан».

Интересно, у профессора Ярого такая бешеная скорость употребления крепеньких напитков входит в привычку или мое присутствие так на него действует? Что-то вроде «на треп с тобой буду готов только после десяти чарок приемом вовнутрь».

‒ Чего зыркаешь, б-барашек? — Плюшка смахивает с бровей блестящие капли и удовлетворенно крякает. — Н-налетай. Бодрое п-питье.

‒ У меня градусное ограничение. — Мотаю головой. — Сегодня утренний стакан кефира, увы, уже на раз исчерпал мой лимит. А вам уже вкатило?

‒ Я трезв как стеклышко-о!

‒ По всей видимости, это какое-то мутное стеклышко. ‒ Морщу нос от новой волны пронизывающего запаха.

‒ Не присое-е-единишься? ‒ Наставник толкает в мою сторону пустую кружку.

‒ Неа.

‒ А зря, ‒ авторитетно заявляет Плюшка и наливает себе еще чарку. — Не сиди без дела, б-барашек.

‒ Ну, тогда я бы покушала. Курочку, например.

Наставник на мое предложение громко хлюпает цветастой жидкостью и от души ударяет чаркой по столешнице.

‒ Да не вопрос. Угощаю, кудряха. Никола! Неси птицу!

‒ Да, Никола, неси дичь! — тут же присоединяюсь я к призыву.

Как тут не взбодриться, когда мне посулили халяву?

Бугристые живые тени, со стороны которых к нам прилетел бочонок, устремляются к потолку, и в круг света вступает огромный невообразимо непропорциональный мужик. Лысая голова у него громадная и по форме напоминает вспухшую грушу, которую посадили на шею боком. Тело вытянуто параллельно полу и визуально удлиняется еще больше за счет мощных рук, размер которых, скорее всего, намного превышает рост мужчины. На нем просторное одеяние грязно-серого цвета, имеющее сходство с холщовым мешком, которое сужается в нижней части его тела. Я даже не сразу осознаю, что ног у него нет совсем. Их заменяет объемный нарост, вокруг которого и подвязывается низ пышного одеяния. Передвигается Никола на руках, качая туловище, будто гигантский маятник.

Всего каких-то пару секунд понадобилось ему, чтобы переместиться поглубже во тьму, и столько же для того, чтобы вытащить из волшебного ниоткуда чан с огромной мясной ножкой. Вот только до стола он двигался уже другим способом: на пальцах свободной руки! Перемещал их, неся всего себя вперед.

Бесстыдно пялюсь на это чудо-юдо. Так вот ты какой, гаденький упырь.

Бармен — верх эпатажа, но вид у него такой, словно он уже мысленно обглодал мне все ребрышки и сейчас примеривается к вкусненькой черепушке.

Попутно обнаруживаю, что у местного заводилы чуть больше пар глаз, чем я привыкла видеть. Четыре, если не ошибаюсь. О, да, ошибаюсь. Вон пятая пара — как раз на линии роста невидимых волос. И все пять пар фокусируются на мне.

‒ Не нависайте, Николай, ‒ чинно прошу я, а у самой внутри от страха все поджилки в узелочки скручиваются.

Жух! Я аж подпрыгиваю, когда мне под нос неожиданно подсовывают огромный кулак.

Это намек? Угроза?

Помну, раздавлю, раскатаю? Рулетиком загну и в печку до готовности?

Мои мысли на гастрономические темы прерывает все та же рука Николы. Пальцы разжимаются, и на широкой ладони обнаруживается салфетка, сложенная в форме лебедя.

‒ О… спасибо.

А упырь-то не такой уж и гаденький.

Плюшка, молча наблюдавший все это безобразие, досадливо кряхтит, наклоняется вперед и щелчком пальца стряхивает салфетного лебедя на пол.

‒ Не маячь, г-громила, ‒ бурчит он, вяло отмахиваясь от великана рукой. — Нашел к кому подлизываться. Это в-в-врагиня всего л-люда мужского.

Нехилый у меня статус. Причем влияние распространяется на обширную аудиторию, как я погляжу.

Никола неохотно покидает наше общество, напоследок хитро подмигнув мне третьей и пятой парами глаз.

‒ Девицы — слабость мужчин, ‒ вздыхает Плюшка, встряхивая наполовину пустую чарку.

‒ А вы по-прежнему ассоциируете меня со своей бывшей? — любопытствую я, пользуясь меланхоличностью настроения наставника.

Помню, конечно, что бросившая его бывшая — та еще гоблинша, причем во всех смыслах. Но все равно интересно.

Плюшка хмурится.

‒ Нет.

‒ Хоть за это спасибо…

‒ Ты х-хуже, бара-ра-башек, ик!..

Это просто цельная несгибаемая скала упрямства. Мне даже время не хочется терять на переубеждение. Демонстративно фыркаю и поворачиваюсь, наконец, к громадному чану с исходящим паром мясом.

‒ Ничего себе!

Приподнимаюсь со скамьи, чтобы охватить взглядом всю мясную ногу целиком. Она в полстола — не меньше! Это же какая курица была? С взрослого медведя? Рыцарь бронебойных окорочков? К такой за яйцами подойдешь, все помидорки поотшибает.

От мяска пахнет вкусно. Рот наполняется слюной. Рыскаю взглядом по столу, но так и не нахожу столовых приборов.

‒ А ты ручками, ручками, ‒ любезно подсказывает мне Плюшка, ради такого дела даже переставая икать.

‒ Нога-то большущая, ‒ жалуюсь я, маниакально шевеля пальцами над горячим блюдом.

‒ Что, туфелька не н-налазит? ‒ острит Плюшка, бурно давясь смешком.

‒ Не ухватиться и не поднять, ‒ поясняю я, осознанно игнорируя насмешки наставника. — А можно вилочку?