Словно бесчисленные полчища крыс, сплошной серой массой обтекая своего предводителя, ринулись магические двойники вперед, и тотчас же наткнулись на огненный вихрь, который в куски разрывал их ненастоящие тела, превращая их в обрывки, в пепел, в опаленные лоскуты, тлеющие на лету. Стрелы Демьена пронзали по три-четыре двойника сразу, превращая их в корежащиеся, как горящие листы бумаги, стопки.
Но самым опасным в этой невиданной мясорубке оказался Дерек. Словно огромная птица с черными крыльями перелетел он через головы дерущихся магов и обрушился прямо в гущу двойников, разрубая их тела острыми, как бритва, крыльями. Крутясь юлой, он рубил всех вокруг себя, добираясь до предводителя-некромага, одержимо и кроваво. Казалось, юный техномаг горит желание вцепиться в горло Корнелиусу, и даже израненный не разожмет своих пальцев ин упустит свою жертву. И Корнелиус, увидев эту одержимость, дрогнул. Шаг, еще шаг назад — он, положив руку на эфес своего меча, отступал, уходил от страшной рубки, стараясь затеряться за телами своих двойников.
Но Дерек словно не видел их; он безошибочно находил в толпе побледневшее лицо и следовал за ним, прорубая себе путь своими страшными черными крыльями.
Уна чувствовала, как остывают ее пальцы, как с каждым разом все труднее и труднее разжечь в ладони огонь, и видела, как все ближе подступают враги. Последний огненный шар даже не смог сбить с ног наступающего, лишь опалил его одежду и обжег живот, кожа на котором вздулась пузырями. От страха и ярости Уна закричала, словно безумная, ухватила свой орден, превращая его золотой меч, и ринулась вперед, но ее удар встретили сразу с десяток черных клинков, и магические двойники, удержав ее первый выпад, откинули ее назад, переступая зловеще через стену пламени и останки павших.
Иссякли силы и у Джон с Демьеном, и магам оставалось только пятиться, лихорадочно размышляя над тем, как же найти выход в этой ситуации. Но его не было, не было выхода! И смерть была все ближе, как вдруг…
От тяжкого удара под ногами их содрогнулся пол, Уна едва не упала, с трудом удержалась на ногах.
Наступающие вдруг остановились, задрав головы к нему и раскрыв рты, словно увидели нечто такое, чего и вообразить было сложно. Даже рубящийся Дерек вдруг оказался на совершенно чистом месте, словно все нападающие отпрянули от него, напугавшись зрелища больше, чем его разящих вороновых крыльев.
— Пресвятые небеса, — прошептал Демьен, обернувшись назад и раскрывая от изумления рот ничем не хуже двойников Корнелиуса.
Из колодца с мертвым даром, который теперь был наверняка пуст, зловеще раскачиваясь, едва не до самой луны поднималось толстое огромное тело змея, настолько нереального и страшного, что от одного вида его можно было помереть от страха.
На его чудовищной, огромной плоской голове горели ненавистью зеленые дикие глаза, зловеще поднимался кожистый острый гребень. Змей яростно шипел, разевая зубастую жаркую пасть, и кольца его бесконечного тела, выползая из колодца, наползали на армию Корнелиуса и безжалостно давили его двойников. Змей, долбанув еще раз хвостом, приплющив добрую дюжину человек, и его голова с разинутой пастью метнулась к армии Корнелиуса.
— Ненавижу! — шипел змей, клацая зубами. — Ненавижу…
С яростью ухватил он одного двойника и пожрал его, пронзая острыми зубами и заглатывая куски мяса. Смотреть на это было жутко.
Впрочем, то, что издали казалось мясом, на деле тоже обращалось в пустотелые чучела. Тела двойников Корнелиуса, пронзенные зубами змея, сначала вздувались, словно сжатые с силой воздушные шары, а затем взрывались, оставляя после себя лишь оседающий тонкий пепел и сажу, словно после истлевшей бумаги.
Змей уничтожал неживых двойников десятками, и нападали она ни него десятками — яростные, ведомые в бой волей впавшего в истерику Корнелиуса.
— Ты сожрал мой дар! — тонко визжал некромаг. — Весь мой дар!
От злости у него некрасиво и даже отвратительно тряслось лицо, слюни брызгали с искривленных губ, и теперь его красота выглядела чем-то отталкивающим, неуместным, ненастоящим, украденным, словно Корнелиус — злой, жалкий, трусливый, — не заслуживал ее.
Змей бился и извивался, как раненная змея в пыли, когда двойники толпой нападали на него и кололи своими шпагами, стараясь пробить толстую чешуйчатую шкуру. Это мало кому из них удавалось, шпаги соскальзывали с твердой чешуи, оставляя на шкуре змея лишь бледные царапины, но когда удачный укол все же находил брешь между плотно лежащих пластин и лилась кровь, звенящая даром — украденным у Корнелиуса даром, — змей яростно шипел и бил хвостом налево и направо, захватывал кольцами своего длинного тела нападавших на него двойников и давил, заставляя их лопаться и испускать дымные магические души, превращаться в бумажный серый тлеющий пепел.
— Я ссссильнее тебя, — шипел он, израненный, расправляясь с остатками ненастоящего воинства Корнелиуса. — Я не боюсссь тебя! Ты получишшь по зассслугам, предатель и лгун! Я рассстерзаю тебя и выпущщщщу твои ненастоящие кишшшки!