Академия "Алмазное сердце"

Часть! Уна едва не задохнулась, чувствуя, как подступающие слезы щекочут ее нос. Если это всего лишь часть, то как же, наверное, Корнелия была прекрасна раньше?! Даже сейчас в сравнении с ней Уна чувствовала себя никчемной деревенщиной. И понимала, что Аргент наверняка помнит ту, давнюю Корнелию. Наверняка сравнивает — и раз за разом убеждается в превосходстве своей бывшей любовницы. На миг Уне показалось, что в его взгляде, обращенном к Корнелии, проскользнуло чувство, очень схожее с восхищением, и сердечко Уны словно сжала мягкая, но когтистая лапа. Если Корнелия может возвращать свою молодость хоть ненадолго, хотя б на день, то где гарантии, что она не может вернуть Аргента, не может приманить его на свои чудесные зеленые глаза, на золотые пышные волосы, словно нечаянно выбившиеся из-под богатого покрывала?

— Не дороже жизни, — высокомерно произнесла Корнелия. — Твоей брони хватило бы, чтобы оплатить его услуги… очень долго. Как думаешь, Аргент? Я не так юна, как твоя маленькая любовница, но моя красота могла бы компенсировать этот недостаток… ммм?

Голос Корнелии зазвучал вкрадчиво и игриво, и Уна с ужасом поняла, что та заигрывает с Аргентом. Корнелия действительно пытается соблазнить магистра, и он, кажется, ведется на ее попытки! Иначе чем объяснить то, что он всматривается в ее глаза все пристальнее, склоняется над ней все ниже, словно желая разглядеть в прекрасных чертах этой женщины свою давно утраченную любовь?..

— Моя броня, — веско произнес Аргент наконец, разрывая тягучее тяжелое молчание, — нужна мне для более важных вещей. Неужто вы думаете, — он расхохотался ей в лицо, — что я потрачу свою силу и мощь на то, чтобы добывать вам склянки с кремами и пудру?! Вы правда хоть на миг могли поверить, что достойны этого?!

От его едких слов Корнелия просто взвыла, прекрасное лицо ее исказилось почти до безобразия, она яростно терзала веер, топая ногами. Казалось, она была полностью уверена в том, что ей удастся соблазнить Аргента, и его слова, полные издевки, вернувшие ее с небес на землю и развеявшие всякие ее надежды, были для нее больнее и унизительнее пощечины.

— Негодяй! — рычала она яростно. Слезы градом катились из ее прекрасных глаз. — Подлец! Почему вы, мужчины, думаете, глядя на женскую красоту, что она должна вам принадлежать? Что стоит протянуть руку — и она покорно ляжет в вашу ладонь, как яблоко? И почему нет даже мысли, что, возможно, за нее придется заплатить дорого, очень дорого?! И стоить она может намного больше, чем глупые стишки под луной и пылкие признания?!

— Корнелия, Корнелия, — произнес Аргент, посмеиваясь. — Ты уже много пожила, но так и остаешься глупой… Ты была чудом. Прекрасным, нежным, невероятным чудом — и потому мужчины тянулись к тебе, ожидая, что ты окажешься чем-то большим, чем просто красивым личиком. От тебя ждали волшебства, такого же ослепительного, как твоя красота. Но ты была такой же, как и многие другие расчетливые барышни… Жадность и алчность в красивой обертке. Ты никогда не была и не будешь лучше и драгоценнее этой простой юной девочки, Корнелия. Ты — дешевая фальшивая драгоценность. Блеску много, но цена тебе — медный грош.

Корнелия, истерично взвизгнув, замахнулась на магистра, тот перехватил ее руку, крепко стиснул тонкое запястье, яростно глядя в ее зеленые глаза.

— Не смей, — прорычал он злобно, — никогда не смей поднимать на меня руки, Корнелия Златовласка!

— Я глаза тебе выцарапаю, — шипела, словно разъяренная кошка, женщина, извиваясь от боли. Все ее чувства — ревность, кокетство, игривость, — враз сползли с нее и, перемешавшись, трансформировались в уродливую ненависть, до дрожи, до скрежета зубовного, до пены изо рта. Корнелия скулила от невозможности уязвить Аргента, сучила ногами, изгибалась пополам, словно в животе ее дикие спазмы рождали чудовищную боль, и Аргент, удерживая женщину за руку, с неприятной усмешкой наблюдал, как ее корежит и ломает от скопившегося в ней яда.

Недрогнувшей рукой он сорвал со своего плаща ограненную пластинку черного роскошного алмаза и уверенно провел на гладком лбу Корнелии черту — от линии волос до переносицы. Послышался скрежет, словно камень чертил крошащуюся линию на стекле, и Уна ахнула, увидев, как эта черта превращается в уродливую трещину, наливающуюся чернотой. По персиково-нежной коже, как тонкие нити, протянулись тотчас новые трещины, и Корнелия вскрикнула, ухватившись за щеку, которая с тонким, еле уловимым звуком покрывалась сетью трещинок, словно скорлупа яйца. Дрожащими руками она нащупала в складках платья зеркальце, поднесла его к лицу — и завопила во всю глотку, глядя, как ее лицо, крошась как разбитая фарфоровая маска, спадает, рассыпается, и из-под него — прекрасного и молодого, — проступают прежние, уродливые и старые черты.

— Что, не удастся блеснуть на сегодняшнем празднике? — едко поинтересовался Аргент, и Корнелия, с воплем запустив в него зеркальцем, которое теперь отражало только ее уродство, бросилась вон, воя и рыдая.