— Ты… Ты издеваешься?! — возмущению эльфа, казалось, не было предела. — Как ты смел… только смел подумать, будто я могу по собственной воле отдать свою дочь нежити?!
— Ну, не отдашь по доброй воле, так не отдашь, — равнодушно бросил Лонгаронель, поднимаясь на ноги. Прижав Эльджету спиной к себе, он крепкой обнял её.
— Дагратдер, вы не посмеете!.. — в голосе Логвэя зазвучала угроза. Он даже на «вы» перешёл, хотя, как уже знала Эльджета, такое обращение вовсе не было принято у нелюдей
— как у вампиров, так и у эльфов.
— Я не посмею чего? — с нарочитой заинтересованностью включился в прения король Бордгира.
— Я требую, чтобы мою дочь немедленно отпустили! — уже без прежней непоколебимой уверенности в голосе произнёс эльф.
— Ах, требуешь… Ну тогда конечно, — теперь Элестайл изгалялся уже откровенно. — Только, между прочим, никто её насильно в Бордгире и не держит.
Логвэй стушевался ещё больше. Обвёл взглядом тех, кто наблюдал за сценой вблизи и издали. Однако, кроме него, никого из Лорвейна здесь не было, а смысл происходящего вообще понимали только вампиры, да Роарн с Найэмле. Тогда его взгляд остановился на дочери.
— Эльджета… ты не должна… — нерешительно начал эльф.
И тут Эльджету прорвало. Да кто он вообще такой, чтобы вмешиваться в её жизнь, чтобы указывать ей, что она должна и что не должна?! Зачать ребёнка и после ни разу не поинтересоваться его судьбой — прямо так скажем, заслуга невеликая!
— Это ты будешь говорить мне, что я чего-то там не должна?! — взвилась девушка. — Да с какой радости тебе вдруг пригрезились такие права?! Что-то я не припомню, чтобы видела тебя до сего дня хотя бы раз в жизни! Тебя не было рядом, когда я подыхала с голоду на улице! Тебя не было рядом, когда по ложному обвинению в краже меня посадили в тюрьму! Тебя не было рядом, когда этот старый козёл, начальник тюрьмы, запихнул меня в бордгирский караван лишь за то, что я отказалась ублажать его похоть! И когда меня привезли в Бордгир в качестве вампирского корма, тебя тоже не оказалось рядом, чтобы потребовать «немедленно отпустить твою дочь»! Зато теперь, когда моя жизнь наконец-то перестала походить на царство Вечной Тени, вдруг объявляешься ты и заявляешь, что отныне я почему-то должна жить твоим умом.
На протяжении тирады Логвэй смотрел на неё как-то смиренно, а может, отчасти и испуганно. Под конец Эльджете даже стало немного жаль его. Правда, уступать ему в отношении Лонгаронеля она, конечно же, не собиралась.
— Одна маленькая неточность, — тихо проговорил эльф, когда Эльджетино красноречие наконец иссякло. — До сегодняшнего дня я вовсе не подозревал о твоём существовании. А в остальном ты, наверное, права.
Он развернулся и медленно побрёл между шатрами прочь.
Душу Эльджеты тут же заполонила жалость — беспросветная и всепоглощающая. Вся её былая злость на эльфа мгновенно улетучилась, для обиды в её сердце тоже больше не было места. Ещё недавно ей хотелось резануть его словом побольнее, теперь же ею овладели прямо противоположные чувства. Так бывало всегда — сколь бы сильные негативные эмоции в отношении кого-либо она ни испытывала, стоило только ей пожалеть его по какой-то причине, и всё — негатив как рукой снимало.
Иногда Эльджета просто ненавидела себя за эту дурацкую черту, потому как её жалость нередко выбирала совершенно недостойные того объекты. Сейчас речь, конечно, шла не об отъявленном мерзавце… но лучше б уж было так. Ибо теперь идиотская жалость затеяла в её душе нешуточную внутреннюю борьбу: Логвэй или Лонгаронель? Жалость беспардонно требовала выбрать Логвэя, тогда как всё остальное существо Эльджеты отрицало саму мысль о возможности выбора между Лонгаронелем и кем-то ещё. Без этого вампира она уже давно просто не представляла своей жизни и прекрасно осознавала это, а между тем жалость упорно продолжала что-то требовать.
— Если его появление так важно для тебя… Я не стану тебя удерживать, — произнёс Лонгаронель, очевидно, распознав обуревавшие её чувства.
Слова дались ему явно нелегко — чтобы скрыть боль, он даже не смотрел ей в глаза, устремив невидящий взгляд куда-то в лес. В тот же миг его боль отозвалась в сердце эльфийки как своя собственная. А ещё ей стало ужасно стыдно, что любимый мог подумать, будто бы она в действительности размышляла над выбором.
— Нет-нет, что ты! Я просто… Мне просто… Немного жаль его, вот и всё. Но у меня и в мыслях не было оставлять тебя ему в угоду! — заверила возлюбленного Эльджета.
Лонгаронель молча притянул её к себе и впился в губы долгим поцелуем.
У него за спиной Элестайл поспешил спрятать циничную улыбку. Эльджета её не видела, иначе, возможно, догадалась бы, что вызвало оную — клин клином вышибают… а жалость жалостью.