Она с закрытыми глазами вытаскивала из саквояжа дамские романы, купленные в Саусборне на вес, и вслух, хихикая, читала напыщенные диалоги. Она выбралась на карниз и тренировалась запускать пульсары, метя в лепнину розово-золотых облаков, снисходящих с дальних гор, как овцы. Она, поминутно оглядываясь на дверь, стыдливо перенюхала все-все духи Тиссы, каковых было множество.
Она открывала и закрывала окно до тех пор, пока за ним не появилось море – тогда Найт, перевесившись через подоконник, начала горланить грустные песни о разбитых сердцах. И горланила до тех пор, пока из лимонада синих вод не вынырнул король ундов на огромном коне-келпи, с трезубцем в руке, и не запулил гарпун прямо в окно-портал. Ладислава, охнув, захлопнула стекла – сделай она это секундой позже, трезубец бы остался в спальне и, возможно, в ее черепушке. А так – пролетел по дуге там, где исчез портал, и с электрическим шипением бахнулся обратно в барашки волн.
– Ищи, Бычьеголовый… – приказал недовольный король, и они с келпи бесшумно скрылись на глубине.
А Ладислава у себя в комнате испуганно выдохнула и тотчас начала смеяться.
Ну вот и полегчало. Как всегда.
Рано или поздно грусть уходит. Страх уходит. Горечь уходит. В тяжелые моменты сложно поверить, что будет лучше, но… «Лучше» всегда наступает. Почти независимо от тебя.
Вдруг в дверь постучались. Найт ойкнула, решив, что это Фрэнсис, – но ведь еще не закат, только семь пятнадцать?..
Подбежала к двери, распахнула.
Опять.
За дверью стоял Голден-Халла.
– А как же спросить: «Кто там?!» – рыжий всплеснул руками. – Так можно открыть дверь вервольфу!
Найт захлопнула дверь. Рефлекторно.
– Хе-е-ей! – тотчас поскреблись снаружи. – Ну я-то как раз не волк!
Найт прикрыла глаза.
– Я пришел извиниться, – бодро вещала дверь. – Ненавижу делать людям больно. Вот прям ненавижу, честное слово. Это всегда – ошибка. Особенно если предполагается, что я старше и умнее (и то и другое до сих пор меня удивляет). Я остаток семинара вел как на иголках – стыдно, жуть. Может, поговорим?
Кошачья интонация в конце.
Найт тихо выругалась. Потом сказала в район замочной скважины:
– Мастер Берти, вы опять ворвались в мое пространство, и мне это неприятно.
– Ну у тебя точно проблемы! – возмутился Берти. – В смысле, – он уточнил, – не потому, что ты ставишь границы, а вообще. Я прорабатываю версию того, что с тобой происходит, госпожа Найт, и она отнюдь не внушает оптимизма…
– Прорабатываете? – опешила Лади, сползая на пол и обреченно запуская пальцы в волосы. – Да вы каждой фразой делаете только хуже! Я расстроена тем, что попала под лупу, а вы еще и приближаете!
– Но ты же явно нуждаешься в помощи.
– Нет! Не нуждаюсь! Мне никто не может помочь, ясно?!
– Господин Никто вообще мало кому помогает… – проворчал сыщик, который, судя по пляске звука, тоже опустился на пол. – Господин Голден-Халла, говорят, душевнее. Ловит надежду на дли-и-и-инную удочку.
– Пожалуйста, перестаньте! Ваше слова сейчас только делают хуже!
– Д’гарр. Правда?
– Да! – зло отрезала Найт, чуть не плача. Как всегда, боль оказалось легче утопить в горячем гневе.
…Они оба замолчали, огорченные тем, что не вяжется разговор.
Мимо окна пролетели стайкой ласточки. Вслед за ними комнату пересек первый закатный луч солнца – как охотник, как свет маяка. Слева направо и сверху вниз он проплыл по спальне, повинуясь руке шаловливых туч. Ладислава смахнула со щеки слезу и сощурилась в его золотом потоке.
А Берти во тьме коридора вздохнул. Судя по громкости, в самую дверь. Их разделяло сантиметра три – ширина полотна, – и Ладислава вздрогнула, когда Голден-Халла вдруг начал мелко постукивать по дереву.
Костяшками пальцев.
– Стоп. Еще раз! – заинтересовалась Найт. Морскую азбуку она знала и любила.
За дверью усмехнулись.
–
– Разве… – начала Найт, но из коридора цыкнули и сердито застучали в жанре суровых соседей.
–
–
–
–
–
–
–