Академия Горгулий. Избранница дракона

Мы поторопились вернуться в замок и единодушно решили, что подобные эксперименты лучше проводить в ее комнате: подальше и от посторонних глаз, и от директора.

Комната у Марин оказалась весьма похожей на мою, разве что расположение окон и мебели несколько отличалось. А так даже гардеробная была ничуть не меньше, как и санузел. Впрочем, это помещение предназначалось для преподавателя, но в отличие от жилища Рабана не имела отдельной спальни и гостиной. Видимо, дракону Колт выделил апартаменты получше. То ли из-за происхождения, то ли из дружеских чувств к его отцу.

Мы решили разместиться на полу, сели друг напротив друга, скрестив ноги по-турецки. Так мне было ближе падать, если в процессе снова до этого дойдет. Марин даже разложила вокруг меня все декоративные подушечки, какие были в ее комнате, хотя мягкий ковер и так не позволил бы мне серьезно удариться головой.

– Так, ладно… – вздохнула она, наконец усевшись и посмотрев на меня. – Не передумала?

В ее голосе прозвучали нотки надежды, но я решительно мотнула головой.

– Давай, я готова.

Она снова вздохнула и уставилась на меня. В этот раз я знала, чего ждать, и, может быть, именно поэтому ничего не происходило чуть дольше, чем в прошлый. Лишь когда я потеряла бдительность, решив, что что-то пошло не так, комната вокруг меня наконец погрузилась в темноту. Ноздрей коснулся запах городского лета: пыльного асфальта, выхлопных газов, далекой помойки. Звуков было мало: только тихий шорох подошв кроссовок по тротуару, шелест листвы немногочисленных деревьев на ветру, далекий рев двигателя мотоцикла, гоняющего по пустым дорогам.

Когда к звукам одиноких шагов добавилось еще несколько, я снова почувствовала, как спины коснулся холод, заставляя толпу мурашек побежать по коже. Кроссовки зашелестели по асфальту быстрее, топот мужских ботинок за спиной тоже ускорился.

Перед глазами появился тупик переулка, я снова оказалась в ловушке. Почему вообще туда пошла? Не сориентировалась в темноте? Хотела спрятаться? Или меня туда загнали, не оставив других возможностей? Этого я не вспомнила, видимо, было не слишком жутко.

А вот оказаться в безвыходном положении – очень! Я обернулась, вынужденная наконец взглянуть в лицо своим преследователям. Трое парней в невзрачной удобной одежде шли слегка пошатываясь, но довольно уверенно. Глаза у всех троих какие-то мутные, взгляды расфокусированы. Они вновь ничего не говорили, не подначивали, не оскорбляли, не угрожали. Просто неотвратимо наступали на меня.

– Что вам надо? – услышала я собственный голос, полный паники. – Не трогайте меня!

Но шедший первым уже вытянул руку, схватил за ворот рубашки. Я попыталась оттолкнуть его, но он с силой дернул меня на себя. Я упрямо отшатнулась, ткань рубашки треснула, пуговицы посыпались по разбитому асфальту, а меня коснулся лютый холод. Он пробрался внутрь, оплел тонкими нитями ужаса сердце, и в этот раз я узнала его.

Смерть. Магия смерти. То же самое я почувствовала сначала в заброшенной деревне, когда мертвецы еще только приближались, а потом и на кладбище, когда пыталась помочь Рабану. Парни, напавшие на меня, не были пьяны. Они были мертвы.

Рука одного из них потянулась к моему горлу, двое других схватили за руки, лишая возможности сопротивляться. Но внезапно что-то случилось: этих двоих отбросило в стороны. Перед глазами мелькнула лапа с острыми когтями. Она ударила того парня, что все еще держал меня, отбрасывая его назад и оставляя на одежде и плоти рваные раны. Потом все вокруг заплясало и замельтешило. Горгулью я так и не увидела, но слышала ее рычание, видела, как ее когти полосуют нападавших.

А потом я снова оказалась на асфальте, придавленная изорванным, но все еще живым трупом, который душил меня, заливая своей кровью. У меня хватило сил удивиться тому, что у мертвеца течет кровь. Ведь если сердце больше не бьется, кровоток должен остановиться. Впрочем, гравитация никуда не делась, а труп продолжал шевелиться, чего они обычно не делают. Наверное, это стимулировало кровотечение.

Вскоре мне стало не до того: пальцы сдавили горло слишком сильно, я уже не могла вдохнуть. В глазах снова потемнело, одновременно пропали запахи и шумы ночного города, и как будто издалека до меня донесся голос Марин:

– Ника! Ника, очнись! Ника!

Я почувствовала, что меня активно тормошат. Голова и горло болели, место печати у основания шеи жгло огнем, в желудке что-то ворочалось и просилось наружу, а сама я лежала на полу, весьма удачно приземлившись на одну из подложенных Марин подушек.

Когда мой взгляд наконец сфокусировался на испуганном лице подруги, я постаралась улыбнуться и махнуть ей рукой. Мол, все в порядке. Сказать ничего не получилось, я только закашлялась. Лишь когда села и немного растерла горло и шею, смогла наконец выдавить:

– Спасибо, это было познавательно.

– Тебе удалось вспомнить? – заинтриговано уточнила Марин. Страх на ее лице сменился любопытством.

– Не все, но достаточно.