Академия Князева

– Как же вы работали? Это же пытка!

– Так и работали. Кутались, как старые бабы, перед сном в палатке дымокур жгли, а потом застегивали створки наглухо и укрывались с головой… Прилетел к нам в тот сезон один топограф просеки нивелировать, хороший, старательный парень. День проработал, а к вечеру свалился, температура сорок. Заражение крови. Еле спасли.

– Он что, раздетый был?

– Да нет, зачем же! Просто, когда в трубу смотришь, шевелиться нельзя, прицел собьешь. Лицо-то у него открыто было, да и руки тоже.

– Гадость какая, – передернул плечами Заблоцкий.

– В пятьдесят восьмом, когда перепись проводили, был такой случай. Шел переписчик на дальнюю факторию, оступился и сломал ногу. Через две недели нашли его мертвым, хоть продукты у него еще оставались, и спички были, и вода поблизости, и дрова. Видно, потерял сознание, а комары доконали…

– Вы мне такие ужасы рассказываете, даже не верится. Бр-р…

– Чего там – ужасы. Что было, то было. Не вы первый, не вы последний. В этом году у нас хоть репудин хороший, чешский.

Он выплюнул окурок и, как забрало, опустил сетку. Терпение, Алеша. Иван Анисимович Седых – главный геолог экспедиции – рассказывал, как работали здесь в двадцатых-тридцатх годах. Вертолетов, водометных катеров с малой осадкой еще не изобрели. Бечевой тянули баржи, на конных волокушах везли за сотни километров буровые станки и составляли карты, точность которых удивительна и для теперешних времен. Горные инженеры, землепроходцы, могучие ясные умы…

– Погодите, – сказал Заблоцкий. – У меня портянка сбилась.

Поджидая Заблоцкого, Князев сбавил шаг. Было около семи вечера, но солнце стояло выше самых высоких деревьев. Впереди виднелся мыс, от которого они начали свой П-образный маршрут. До мыса было метров триста, а там уже и лагерь близко.

Берег сделался круче, среди гальки стали встречаться крупные валуны. Князев спустился к самой воде.

Пока он колотил молотком, Заблоцкий ходил взад-вперед по берегу, постепенно приближаясь к обрыву.

Сверху что-то посыпалось. Заблоцкий, поднял голову и увидел Дюка. А чуть ниже, почти у кромки обрыва, обнаженной недавним оползнем, из глины и щебня выглядывал большой темно-бронзовый камень.

Заблоцкий окликнул Князева и молча показал рукой. Глаза у Князева сделались очень светлыми и колючими. В два прыжка он оказался рядом.

– Черт, не достать! Ну-ка, залезайте мне на плечи!

Теперь камень можно было потрогать вытянутой рукой. Да, он бронзовый, местами бурый. Заблоцкий отбил кусочек, и скол блеснул зернистой золотой поверхностью. Вот она какая, тымерская руда!

– Чего вы там копаетесь? – воскликнул Князев, выглядывая из-за сапога. – Он крепко сидит?

– Крепко!

– Подройте снизу!

Глина оказалась податливой, но очень вязкой. Заблоцкий провозился минут пять. Князев переступал с ноги на ногу, поводил плечами. Наконец глыба качнулась и рухнула.

Князев подошел к ней как-то боком, крадучись, резко и почти без размаха ударил молотком и нагнулся над сколом. Потом опустился на колени, поворочал глыбу, поднял растерянное лицо:

– Елки зеленые, да здесь пять процентов никеля!

– А кондиции?

– Кондиции – ноль три – ноль четыре процента…

– Так это же…

– Погодите, – перебил Князев и все ерзал на коленях возле глыбы, поворачивая ее, ощупывал. – Вы видите, какая она свежая? Какая неокатанная, видите?

16 УП Туранск тчк Седых тчк левом берегу Тымеры моренных отложениях найден свал сливной руды тчк содержание полезного компонента визуально до шести процентов тчк желателен ваш приезд тчк Князев 28

В тот душный вечер в палатках долго не спали.

Домовитые горняки даже на кратковременном лагере установили свою шестиместку искусно и надежно – на трехвенцовом срубе и жердевом каркасе. Крепчайшим махорочным дымом изгнав комаров, они уселись в ногах нар и чифирили. Из рук в руки ходила литровая кружка. Напиток был горек и черен. Пили его не торопясь, делали пару мелких глотков и передавали соседу. Говорил Шляхов:

– Видать, я фартовый. По мелочам считать не буду, но по моим шурфам в трех местах комиссии из Москвы ходили. А опосля рубили к тем шурфам дороги, гнали технику, строили поселки… На Водопадном раз вышла заминка со взрывчаткой, два дня нам сактировали, на третий послали дрова для конторы пилить, чтобы без дела не сидели. Гляжу – на листвяжном бревне затес, и под смолой номер шурфа виднеется, моей рукой написанный. Ша – сто седьмой.

– Ты глянь, упомнил! – воскликнул Федька-взрывник.

– Я их, почитай, все помню. Вроде бы и мерзлота везде одинаковая, и суглинок, а нет похожих выработок. Особливо те помню, с которыми горя хватил: там валун в стенке торчит, всю картину портит, там чуть вывалом не придавило, там водоотлив плешь переел, там крепь покорежило… И чем труднее, тем дольше память держит.

– По мне, так они все одинаковые, сказал Федька, – четыре стенки и забой.