Академия мрака

Пускай Йоквер продолжает в том же духе и делится своими бредовыми идеями, не сознавая, как нелепо выглядит и звучит. Калеб мог бы стоять так весь день, качая головой и улыбаясь, но, если он хотел чего-то добиться, ему бы в конце концов пришлось вступить в этот безумный диалог.

– Провалил лишь потому, что сказал вам в лицо, что вы ведете себя как придурок?

– Не обязательно. – Йоквер отсутствующим взглядом уставился на револьвер у себя в руке. – Видишь ли, бедный мой мальчик… ты и сам уже какое-то время ведешь себя как придурок. И чем дальше в лес, тем более безумным придурком ты становишься. Но здесь через подобный процесс проходит каждый.

– И что за процесс? – искренне полюбопытствовал Калеб.

– Становления. Возвышения. Крушение одних столпов, укрепление других.

– А-а-а, этот процесс.

– Из тебя вышел бы отличный учитель. – Йок становился все более жизнерадостным, слегка помахивая пистолетом, как будто хотел, чтобы Калеб воспринял-таки идеи, которые проиллюстрирует его кончина. Профессор выглядел так, словно собирался вскочить и начать порхать по комнате, как балерина или одна из тех оперных цыпочек, что всюду разбрасывают лепестки роз.

– Убейте меня, – сказал Калеб, – но, ради Христа, не заставляйте вас слушать.

Очи литературных икон взирали на парня со всех концов комнаты. Бюст Эдгара По с вороном на плече. Кто-то в тени, может, Лавкрафт, может, Кафка. Фланнери О’Коннор и Карсон Маккалерс, Чарльз Буковски. На долю каждого тоже выпало немало грязи и разврата. Под перекрестными взорами этих молчаливых присяжных Калеб говорил спокойно, уже зная, каким будет приговор.

– Вы говорите так, будто приемлемо делать то, что вы делаете, используя студентов лишь потому, что некоторые из них напуганы, или одиноки, или слабы, или просто молоды. Или просто очень тупые. Как я. – Он был готов охотно признать это – теперь, когда перед взором забрезжил свет. – Декан воспользовался страхом Джоди лишиться хороших оценок, чтоб завлечь ее на эту вашу черную мессу. Это вы называете творчеством? Нет, это шантаж. В этом нет, поверьте мне, ничего высокохудожественного или новаторского. Это шантаж, а ваш кружок религиозной реконструкции – просто кучка извращенцев. Думаю, Сильвия многое захотела бы рассказать миру про ваши стандарты образования. За это ее и убили.

– Ты ошибаешься.

Йок улыбнулся и подался вперед, словно желая еще раз продемонстрировать, что такой вещи, как движение, не существует. Рукой он оперся на письменный стол, правда, как-то неловко – бумаги слетели на пол, а массивный бронзовый бюст Шекспира на краю столешницы покачнулся.

Йоквер так долго играл эту роль, что она стала частью его самого. Вероятно, он уже не мог отличить себя от созданного образа, от роли, навязанной ему Кларой и деканом.

В любом другом месте Йок был бы просто этаким смешным завсегдатаем секс-шопа, листающим грязные журнальчики, извращенцем, пялящимся на стриптизерш в стеклянных кабинках, умоляющим за пару баксов раздвинуть ножки пошире и потереть о промежность резиновый банан. Здесь, однако, профессору нашли отличное применение. Пристроили на местечко с положением и авторитетом, чтобы он мог выжимать мозги до тех пор, пока из них не потечет черный сок. Нельзя было не восхититься столь остроумной кадровой политикой.

– Я ошибался, считая тебя обычным клоуном, – сказал Калеб. – Признаю свой промах.

Но дело было в том, что Йоквер действительно оставался клоуном, мерзким Пеннивайзом из дурного сна. Это простая статистика – то, что на каждые десять рядовых шутов приходится один настоящий псих, прячущий за гримом острое желание выпустить кому-нибудь кишки.

– Боюсь, горевать о промахах теперь уже поздно, – сказал Йоквер. – Мне тебя даже жаль. Чтобы ты уразумел, что к чему, тебя пришлось буквально за ручку провести за кулисы. Как будто намеков было недостаточно.

– А, ну да. Чтобы пелена спала с глаз?

– На то был расчет.

Калеб критически поджал губы.

– И все, что вы смогли мне показать, – это ту сцену, что я видел? Это реально все?

– Ну, план пошел наперекосяк. Ты оказался законченным невротиком, я от тебя такого не ждал. – Йоквер усмехнулся, но Калеб уловил в его голосе испуг. – Видишь ли, бедный мальчик, ты и без наших игр был на грани либо самоубийства, либо маниакального психоза. Увы, наша комиссия выявила этот недостаток в тебе слишком поздно.

Калеба не возмутило слово «игры». Оно вполне точно описывало происходящее в университете, и теперь парень даже мог попытаться просчитать ситуацию на ход-другой вперед.

– Скажи мне, Йок, из какого отстойника психопатов вроде вас достают?

– Послушай, бедный мальчик…

– Перестань меня так называть. Что стало с Лягухой Фредом?

– Понятия не имею, о ком ты говоришь.

– Смысл теперь прикидываться?

– Никакого смысла.

– Ладно, давай я задам тебе вопрос попроще.

– Валяй. Смотри, чтобы я не заскучал.