Академия под ударом (СИ)

— Обычно его готовят для больниц, — ответил Анри. — Есть болезни, при которых умирают мучительно и долго. Стеклянная смерть действует намного быстрее. И, в отличие от ножа или пули, не считается убийством. Просто милосердие к тем, кого нельзя исцелить… и нельзя заставлять страдать. Или, допустим, есть Щедрая щепоть: можно отдать кому-то то, что есть у тебя. Например, болезнь или неудачу. Сами понимаете, как к этому относятся. Но желающих много…

В деканате что-то хлопнуло, и Оберон отчетливо произнес:

— Господи, ну и дрянь на наши головы. Повезло, так повезло.

Женский голос что-то возмущенно заговорил, к нему прибавился незнакомый мужской.

— Но самое интересное, — продолжал Анри, — это Рука мертвеца. Человеку достаточно вдохнуть его запах, и он не сможет сопротивляться чужой воле. Будет делать то, что приказано, даже если ему приказать прыгнуть с крыши. На востоке Рукой мертвеца поят рабов, чтобы они трудились и не думали о побеге.

Невидимый морозный палец скользнул от затылка к позвоночнику: Элизе почудился хруст льдинок. Она знала, что магия и артефакторика страшные науки, она понимала, что их используют в самых разных целях, но больше всего ее испугало то, с каким непринужденным спокойствием Анри говорил о свойствах своих зелий.

Его нисколько не пугали те цели, с которыми использовались зелья. Ему, кажется, было все равно.

— Но ведь есть же и хорошие зелья, — сказала Элиза, надеясь, что ее голос не звучит слишком уж беспомощно. Анри улыбнулся.

— Конечно! Одно из них вы сейчас выпили.

Оберон освободился уже в девятом часу. За это время Элиза успела вздремнуть, пообедала кроликом в сливочном соусе, которого принес слуга, и понаблюдала в окно за тем, как во внутреннем дворе студенты пускали разноцветные мыльные пузыри. Пайпер проснулся, перекусил, поиграл с хозяйкой и с чистой совестью завалился спать.

Стараясь найти средство от скуки, Элиза сунулась было в шкаф и разочарованно отметила, что он пуст. Ни книг, ни бумаги для записей, ничего. Изнутри дверцу шкафа украшало зеркало в тонкой позолоченной раме. Некоторое время Элиза всматривалась в свое отражение и не могла понять, что с ним не так. Знакомое лицо было одновременно чужим, словно к Элизе добавились черты незнакомки. Брови стали гуще, легли ровными дугами, волосы обрели оттенок темного меда, завились и рассыпались по плечам, в глазах появился энергичный блеск.

Пайпер удивленно пискнул, но Элиза его не услышала. Она смотрела в глаза зеркального двойника и видела далекий осенний лес и бледно-синий платок вечернего неба над березами. Ноздри дрогнули, ловя запахи листвы и воды, пальцы сжались и разжались. Элизе вдруг нестерпимо захотелось туда, к свободе, к золотой монетке полной луны — ее не было видно, но Элиза вдруг всей кожей почувствовала, что она там.

Двойник дрогнул, отступая в сторону — в зеркале возник серый ноябрьский вечер, далекое эхо наступающей зимы, и Элиза, как и девушка с медовыми волосами, зачарованно ловила каждое движение природы. Вот шевельнулась тьма в колючей тишине опустевших гнезд, изморозь коснулась последних темных ягод, и там, где краснела полоса заката, вдруг послышался тонкий звук, идущий откуда-то с неба — словно кто-то затрубил в рог, призывая первый снег…

Она опомнилась, когда Пайпер легонько куснул ее за ногу. Элиза помотала головой, сбрасывая наваждение, подхватила щенка на руки, и он встревоженно заскулил, лизнув ее щеку, будто почувствовал далекое дуновение ноябрьского ветра. Переведя дух, Элиза снова заглянула в зеркало и увидела там свое привычное отражение.

Все было, как всегда. Ни малейшего следа незнакомых отражений, ни краешка чужого и такого влекущего мира.

Померещилось? Или так на нее действует магическое поле, которое окружает академию?

Потом Элиза услышала, как открывается дверь в комнату отдыха, и почему-то шарахнулась от шкафа так, словно сделала что-то очень неправильное. В комнату вошел Оберон, и по выражению его лица было понятно: рабочий день у господина декана выдался крайне насыщенным. Оберон посмотрел в сторону шкафа, оценил вид Элизы и произнес:

— Уже успели полюбоваться?

— Успела, — призналась Элиза, понимая, что нет смысла скрывать очевидное. — Это какое-то странное зеркало. Я видела в нем себя, но та я была другой. И… там была не эта комната, а осень, лес…

Взгляд Оберона был похож на прикосновение перышка: дотронулись к скуле — и тотчас же убрали, только мурашки побежали по спине. Элизу бросило в жар и сразу окатило ледяной волной.

Они ведь проведут эту ночь вместе. Элиза не знала, почему это сейчас заставило ее волноваться настолько сильно. Может быть, из-за медовых искр, которые проплыли во взгляде Оберона?

Он смотрел на нее с искренним интересом. И Элиза не знала, радует это ее или настораживает.

— Вы видели там себя-оборотня, — сообщил Оберон. Закрыл дверцу шкафа, зеркало скрылось во тьме, и Элизе стало легче. — Ту, кем бы вы были, если бы не вшитая в вас нить.