Академия под ударом (СИ)

— Да, мой король отец искал причину, чтобы лишить меня короны, — ответил он. — Даже решил, что я не его сын. Мама очень расстроилась тогда, плакала. Даже хотела уезжать.

Ко лбу прикоснулись прохладной тканью, и Элиза едва не вскрикнула от радости. Оберон, он был здесь, он просто стоял так, что она его не видела!

Теперь все будет хорошо. Теперь страх и тьма уйдут и не вернутся.

— Как ты себя чувствуешь? — негромко спросил Оберон.

— Лучше, — откликнулась Элиза. Туман отступал, голова была на удивление свежей. — Оберон, о ком вы все говорите? Кто принцесса?

Спальню накрыло тишиной, словно все сразу утратили дар речи. Оберон сел на край кровати, осторожно взял Элизу за руку и ответил:

— Ты.

Элиза с трудом удержала желание сунуть палец в ухо, чтобы проверить, хорошо ли она слышит. Может, сон продолжается? Оберон ведь не мог говорить такие вещи с таким серьезным, даже строгим лицом!

Да и она, Элиза, не могла быть принцессой. Ее мать, Анна, была внучкой старого мельника — когда она окончательно пришла в себя, отец начал искать ее семью и нашел в соседнем регионе. Никаких королевских кровей там и рядом не было.

Да и сам Эжен Леклер не имел никакого отношения к владыкам. Он получил дворянство только после Трехдневной войны, когда одним сокрушительным ударом принудил к миру княжество Моави.

— Господи, какие глупости! — Элиза даже сумела рассмеяться. — Моя мать внучка мельника, мой отец…

Она осеклась. Перед глазами мелькнул говорливый ручеек в горах, и голос лунной лисицы пропел: «Батюшка, батюшка носит корону. Мельника доченька носит его дитя… Я не была оборотнем, Элиза. Меня им сделали».

Элиза сжала руку Оберона, словно она была тем якорем, который не позволил бы ей рухнуть в безумие. В ночь осеннего полнолуния ее мать говорила с ней, она рассказала все, что могла.

Призраки и мертвецы никогда не говорят прямо.

— То есть… — прошептала Элиза. В голове шумело, слова комкались в горле, и тяжесть наполняла руки. — Как вы это узнали?

— Великая наука зельеварение, — ответил Анри и продемонстрировал свой стакан. — Ваша кровь, Элиза, вступила в реакцию с особой смесью, и по цвету стало ясно, что вы из владыческой семьи.

— У нас так определяют, — вставил Жоан. Сейчас он смотрел на Элизу с оценивающим любопытством, словно пытался понять, как именно может вывернуться эта ситуация и как можно извлечь из нее пользу.

— Я не верю, — Элиза сама не поняла, как села. Оберон подложил ей под спину несколько подушек и сказал:

— Конечно, это все очень странно. Но получается, что пророчество о тебе. Ты восстала из пепла и крови, когда я убил сгибельника. Ты оживила подземные реки, когда подошла к зеркалу Венфельда. Жоан так бесился в первые два дня потому, что ты была рядом — так на него влияет проклятие его семьи.

Он болезненно поморщился и закончил:

— И поэтому убили твоего отца и теперь пытаются убить тебя. Король Эдвард боится, что ты заберешь его корону.

— Да не нужна мне никакая корона! — воскликнула Элиза. По щекам потекли слезы, но она этого не заметила. В груди сделалось горячо и больно. — Моего отца убили… из-за какой-то короны? Моя мать пережила… такой ужас… из-за короны?

Слова вырывались жгучими брызгами, боль и обида пульсировали, не давая дышать. Жоан едва слышно охнул: кажется, у него в голове не укладывалось, как это кто-то может так говорить о короне, словно это какая-то невыразимая мерзость.

Оберон снова взял Элизу за руку, и тогда гнев и боль растаяли: она разрыдалась и уткнулась лбом в его плечо. Госпожа Аверна сориентировалась первой — она подтолкнула Анри и принца к выходу, и вся компания покинула спальню.

Элиза не знала, сколько времени провела вот так, в руках Оберона, который гладил ее по голове и повторял что-то тихое, успокаивающее. Снова пошел дождь — капли загрохотали по подоконнику. Все изменилось, все стало совсем другим.

— Не уходи, — только и смогла прошептать Элиза. — Оберон, не уходи. Не оставляй меня, пожалуйста.

Он тихо рассмеялся. Снова погладил ее по голове, и Элиза почувствовала, что ему сейчас тоже больно. Очень больно, невыносимо.

— Я здесь, — произнес Оберон. — Я никуда не уйду.

— Я не хочу быть принцессой, — Элизе казалось, что у нее в груди рана, глубокая и грязная, и слезы сейчас вымывают эту грязь, вычищают рану, освобождают. Скоро они кончатся, и тогда Элиза точно будет знать, что делать.

— Ты будешь той, кем захочешь, — ответил Оберон. — А я буду тебе помогать. Любой тебе. Потому что я тебя люблю, Элиза. Не твою корону. Тебя. Любую.

Эти слова исцелили ее. Они не исправили того, что случилось, не вернули Элизе отца и мать, не заставили тех, кто охотился на нее, отречься от своих планов — но ей стало легче.

— И я тебя люблю, Оберон, — выдохнула она. — Люблю.

— Да, это несомненно повод для убийства.

Тьма за окнами была густой, плотной — до рассвета далеко, и Элизе казалось, что они с Обероном зависли вне времени. Можно быть вместе, держаться за руки и надеяться, что ничего плохого с ними не случится. Потом придет утро, надо будет жить дальше, но пока они могли просто быть рядом.