Академия под ударом (СИ)

Тихие звуки аудитории — перелистывание страниц в тетрадях, скрип стульев, дыхание — застыли, как вода в декабрьском ручье. Студенты неотрывно смотрели на Оберона, не понимая, что с ним произошло. А он перевел взгляд в окно и там, в далеком осеннем золоте, увидел, как вспыхнула и погасла рыжая лисья звезда.

Элиза садилась в поезд.

— Занятие окончено, — пробормотал Оберон. Тишина в кабинете, кажется, стала еще глубже. — К следующему уроку прочтите пятую и шестую главу Иш-наранзони.

Сейчас он и сам не знал, когда у второго курса будет следующий урок — и будет ли вообще.

Спустя четверть часа Оберон в полной охотничьей выкладке спускался по дороге к вокзалу. За эти четверть часа он успел собраться, быстро поговорить с Акимой и с руганью и угрозами выбить из него часть алмазов и внеплановый академический отпуск.

— Немыслимо! — возопил Акима, когда Оберон вышел из кабинета и загрохотал сапогами по лестнице. — И это самое начало учебного года! Где я сейчас найду вам замену? Вот где? Подумать только, какая немыслимая дерзость! В конце концов, решайте свои семейные проблемы после работы!

Он предусмотрительно прокричал все это после того, как Оберон уже ушел и не стал бы возвращаться. Акима никогда не сказал бы такого ему в лицо.

Тонкая лента запаха Элизы мягко плыла в воздухе, то переплетаясь с ароматом яблок, то ныряя под сухую листву придорожных лип — Оберон ловил ее и отчаянно, словно Элиза могла его услышать и ответить, повторял про себя: ну почему ты ушла, почему вот так, почему?

Он и сам прекрасно понимал, почему. Потому что если Элиза сказала бы, что покидает академию, он не отпустил бы ее. Действительно лег бы поперек выхода и схватил за ногу. Но неужели она не понимает?

Элиза все прекрасно понимала. Сейчас, когда академия осталась позади, и следы девушки четко проявились в магическом поле, Оберон видел, что именно ею двигало — это было настолько благородно и наивно, что ему хотелось рассмеяться в голос. Она решила уйти, чтобы больше не подвергать его опасности, и теперь, зная о своем происхождении, Элиза задумала что-то еще.

Кассир на станции сообщил, что поезд на Заболотские пустоши отошел буквально десять минут назад. Оберон даже стукнул кулаком по стойке кассы — дьявольщина, какая досада! Не успел, идиот! Надо было не учить таких же кретинов, а слушать, что делает его женщина, особенно после такой пылкой беседы с принцем!

И не быть ревнивым идиотом, который на несколько мгновений допустил возможность того, что Элиза может и поддаться на пылкие уговоры радетеля за судьбы людские. Ревность ослепляет, пора бы это знать.

— Вы, господин декан, не переживайте, — посоветовал кассир, пошелестев каким-то журналом в синем переплете. Когда-то его дочь училась в академии, потом уехала в Кереврен, и кассир всегда низко кланялся Оберону, когда видел его на станции. — Через полчаса придет экспресс до Хаканвира, у них с заболотским одна большая стоянка в Эбро. Успеете пересесть.

Оберон вздохнул с облегчением, и кассир оторвал билет.

— Вы еще к Гиршему загляните, — посоветовал он и, высунувшись из окошка, ткнул пальцем в сторону меняльного угла. — Я видел, как миледи в его каморку зашла.

Разумеется. Денег для путешествия у Элизы не было, и она решила что-то продать. Возможно, какой-то пустяк, который захватила из малой лаборатории: магические вещицы, пусть даже не работающие, иногда находят своих покупателей среди любителей курьезов.

Подойдя к меняльному углу, Оберон невольно насторожился — оттуда так и веяло неприятностями. У менялы кто-то был; прислушавшись, Оберон уловил:

— …швырса принесла. Откуда у нее, я не шванкаю.

Швырсами в местах, где привык гулять Фил Два Стакана, называли благородных барышень. Значит, Элиза действительно что-то продала. Послышалась ухмылка.

— А ты бы шванканул, шнырь. Сколько отслюнявил ей?

— Пятьдесят. Там по-хорошему все двести, но откуда б ей в таком скандраваться. Я бакавану треканул, он скляшку зажменил.

— И что, куда она потом зарылась?

— Пошла к бабырям. Тут это, шкаляга прошла, что у мажья большой прибыток. Скляшки — корзинами поднимают. Может, пощупать их за мягкое?

— А это уже не по твоей масти рассуждать.

Оберон прикрыл глаза. Все, что нужно, он уже узнал. Захватив из академии не просто пустяк, который ничего не стоит, а один из алмазов, Элиза продала его в меняльной лавке. Потом она благоразумно отнесла деньги в банк — мысленно Оберон похвалил ее за это.

То, что об алмазах, найденных на территории академии, уже знали, Оберона не удивило. У тех, кто держит такие вот меняльные углы, очень острый нюх на деньги. Отойдя в сторону досок с расписанием, Оберон подумал, не зайти ли в банк? Впрочем, что он там может узнать…

Спустя пару минут из меняльного угла выскользнул человек самой непритязательной наружности. Мятая шляпа, истертый сюртук явно с чужого плеча и штаны заплата на заплате — это был Жак-Звонарь, Оберон видел его пару раз в поселке в четверти мили к северу. То-то голос показался знакомым! Увидев Оберона и поняв, что тот смотрит прямо на него, Звонарь приподнял шляпу и поклонился: