Академия проклятий и любви (СИ)

— Нет, не обязана. И я надеюсь, что тебе хватит ума ничему ему не рассказывать. Твоей матери это не поможет, а лишние проблемы добавятся. Я не должна была тебе ничего говорить, однако ты сунула свой любопытный носик туда, куда не следовало.

Я пропустила нравоучения Леоноры мимо ушей.

— Почему не попытаться снова снять проклятие?

— Потому что есть большая вероятность, что новые попытки приведут к очередной трагедии. — Леонора посмотрела на меня в упор. — Мне жаль, Коралина, я тебе сочувствую, но сделать ничего нельзя.

Я опустила голову и принялась гипнотизировать ножку стола, у которой скопилась пыль, сединой украшая ковер. Каково тем людям, что теперь гниют в подземелье, потеряв себя? Может, они еще что-то чувствуют, понимают? Были ли в маминой голове мысли, когда она увидела брошь?

— У вас остались вещи Лины? Ее дневник, записи? Вы можете мне их отдать?

- Нет. Тебе они ни к чему. Более того, это тайные материалы, которые ты не сохранишь.

— А вам они разве нужны? Сколько лет прошло с исчезновения мамы? Шестнадцать? За все эти годы вы хоть раз к ним притрагивались?

— Не повышай голос, юная леди! — возмутилась Леонора. — Наш разговор закончен, если не хочешь неприятностей, то держи язык за зубами.

— Я буду держать язык за зубами только в том случае, если вы отдадите мне мамины вещи. Иначе ничего не обещаю.

— Ты меня шантажируешь? — женщина поднялась с кресла и встала напротив меня. — Ты уверена, что находишься в том положении, чтобы что-то требовать? Не лезь во взрослые игры, Коралина.

Голос Леоноры звучал угрожающе тихо, поэтому перечить женщине и злить ее было однозначно плохой идеей, но отступать мне некуда. Если сейчас не получится настоять на своем, больше шанса у меня не представится. Я же просто сыграла на эффекте неожиданности, поэтому Леонора и выдала мне информацию.

— Я не шантажирую, а просто прошу. У меня ничего не осталось от мамы. Пожалуйста, отдайте ее вещи, и я обещаю, что не доставлю вам никаких проблем. Клянусь.

— Коралина, если хочешь ознакомиться с записями, то я возражать не стану, но только в пределах моего кабинета. Это мое последнее слово.

Я заколебалась, пытаясь нащупать черту, которую не стоило переступать. Кажется, я подошла к ней совсем близко. Еще хоть капля упрямства, и Леонора выставит меня из кабинета или, того хуже, из академии.

— Хорошо. — пришлось согласиться.

Леонора испытующе на меня взглянула, решая, что со мной делать, а затем направилась к самому высокому шкафу, который стоял на последнем издыхании, навьюченный тяжелыми фолиантами и магическими артефактами, чья сила лениво перетекала меж полок. Быстрый взмах руки, и неподъемный шкаф, словно пушинка, выдвинулся вперед, открывая нишу в стене, откуда Леонора вытащила небольшой сундук. Мысленно произнеся словесную отмычку для защитной магии, окружающей сундук, она передала его мне.

— Сохранные заклинания выдохлись, надо будет обновить. Видишь, листы начали желтеть. — пробормотала женщина, наблюдая за тем, как бережно я достаю блокноты. — Осторожнее, там мощные руны.

Можно было не предупреждать. Кроме записей в шкатулке находились артефакты, склянки с незнакомыми жидкостями, травы и, самое главное, камни с рунами, а магия в них была заключена в настолько концентрированном состоянии, что пальцы покалывало, если близко поднести их к камням.

— Лине всегда плохо давалась рунология, всегда обращалась ко мне за советом. Совершенно не было способностей, хотя сами руны она ценила и любила. За этими, — Леонора с уважением посмотрела на завитки рун, аккуратно выгравированные на камнях, — она ездила на край света и торговалась с демонами.

— И как же отец ее отпустил… — пробормотала я, пытаясь отделаться от щемящего чувства в груди.

— Альберт ездил с ней, они сопровождали друг друга во всех экспедициях, пусть и были на разных факультетах. И ведь учиться не забывали. — Леонора погрузилась в теплые воспоминания, растеряв всю свою сердитость. — Красивая пара.

Мне не удавалось представить эту красивую пару. Воображение отказывалось рисовать отца молодым и счастливым, способным испытывать эмоции. Ведь тогда бы это был совершенно иной человек. В конце концов я раскрыла дневник с фиалковым корешком и принялась листать страницы. Леонора не отвлекала меня, лишь иногда неодобрительно посматривала.

Почерк у Лины оказался ровным и мелким, более понятным, чем у меня. Я улыбнулась, увидев нашу с мамой общую деталь: наклон букв у нас был влево. Почему-то благодаря этому незначительному наблюдению связь с мамой ощутилась яснее, чем благодаря всем слова о том, что мы похожи внешне.

В дневнике Лина описывала проклятия.