Академия тишины (СИ)

Рассказывая о своей жизни у Фоксов, Джейси пытался делать максимально независимое и равнодушное лицо, но золотистые брови то и дело вставали домиком. Обида, столь неподдельная, немного наивная детская обида так и прорывалась наружу. С его точки зрения, Фоксы были виноваты как минимум дважды — перед Сэмом, о котором предпочли забыть и с которым теперь не знали, что делать, и перед ним, Джеймсом Менелом. Сэр Энтони, не поддержавший, не нашедший — плохо искавший? — нашу безумную мать, столь легко поверивший её вранью про потерю ребёнка, так быстро нашедший утешение в объятиях леди Хэйер, с троицей детей, родившихся один за другим, похоже, стал олицетворять для моего братца все беды и пороки мира.

Я не была с ним согласна. Мы знали не так уж много, но за пару наших недолгих встреч я почувствовала, что история с Корнелией не являлась окончательно завершенной для Энтони Фокса. Точнее — была разорвана в одностороннем порядке, и он не меньше, чем мы с Джейси, нуждался в правде, какой бы она не была, хотя бы чтобы перевернуть последнюю страницу, отпустить её окончательно.

Почему-то я даже мысли не допускала о том, что незнакомая мне мать может ещё вернуться. Скорее всего, либо неизвестные преследователи всё же достали её, и она мертва, либо её жизнь вполне устоялась за эти долгие годы, и в ней нет места ни для сына от когда-то любимого мужчины, ни тем более для дочери, рожденной от случайного супруга быть сосудом-хранителем. Нелюбимого супруга, который не был и не мог быть ей ровней.

И вдруг я подумала, что свои смятенные мысли и терзания о том, пытаться ли мне искать её или нет, пытаться узнать больше о ней и причинах её побега — или нет, я не обязана гонять в своей пустой черепушке в гордом одиночестве. Джеймс тоже может — и должен — решать, наравне со мной. И я не буду в этих поисках одна. Мы будем вместе.

И это так… хорошо.

А Джеймс между тем болтал без умолку, непрерывно перемещаясь по комнате туда-сюда, так, что у меня вскоре зарябило в глазах. Он посидел на стуле, на кровати, на полу, на тумбочке, впрочем, даже сидя он умудрялся находиться в постоянном движении: подворачивал и разворачивал рукава слишком свободной рубашки, теребил медные пуговки, накручивал на пальцы золотистые волосы. В отличие от Габа, всегда выглядевшего безупречно и элегантно, братец заявился в помятых брюках, а на ботинках, небрежно сброшенных у двери, уныло запеклась бурая корочка подсохшей земли. Вероятно, наследие нашей матушки давало о себе знать некоторой бестолковостью и несуразностью обоих отпрысков.

— Так что ты вытворил, кошмарище?

— Вообще ничего особенного, правда, Джей!

Первый месяц Джеймс вёл себя тихо, мирно и почти идеально: по большей части молчал, присматривался к окружению и очень боялся себя выдать. Этому немало способствовала общая слабость, особенно по утрам и вечерам, частые головокружения и необходимость тесного общения с целителями — я только покачала головой, потому что во время нашей короткой встрече тогда, в апреле, Джейси никоим образом не выдал, что у него какие-то проблемы со здоровьем. Братец только отмахнулся от моего укоризненного взгляда, безо всякого стеснения плюхнулся на кровать Мэй, моментально сбуровив одеяло и подушку, и продолжал.

Очень быстро он понял, что его ведущей стихией будет не воздух, а огонь, и это только добавило сложностей: у Сэмюэля Фокса огню было взяться неоткуда. А поскольку у ослабленного беспрецедентно долгим пребыванием в стазисе тела юного мага, хорошо подкованного теоретически, но нетренированного практически, огонь стал вырываться непроизвольно, как нередко бывает у маленьких детей, только что открывших в себе дар, Джеймс-Сэм стал избегать общества "родителей" с удвоенным старанием. Однако и высидеть в комнате до сентября он не мог: стены и потолок давили до тошноты, а на улицу его после отъезда брата и сестры почти не выпускали, поэтому Джеймс стал исследовать дом.

Полностью изучив огромный особняк, он полез в библиотеку — надо же было как-то оправдывать то, что девятилетний мальчишка вырос не только телом, но и мозгами, да и речь у вчерашнего ребёнка стала куда более взрослой. Однако в библиотеке он обнаружил, что большая часть весьма обширного собрания фолиантов Фоксов была магическим образом закрыта от посторонних взглядов — книги попросту не открывались, одна из дорогих аристократических штучек, распространённых в благородных домах. Даже у нас в Академии такое не практиковалось.

Кто-то другой бы удовлетворился тем, что находится в открытом доступе, и спокойно дотерпел бы до отъезда в Академию, попутно убедив сомневающихся родителей в своей благонадёжности, но братец, конечно, не дотерпел. В попытках доказать себе, что он тот ещё маг — или просто от безделья, Джеймс попытался вскрыть заинтересовавшую его закрытую книгу без названия, всё больше увлекаясь процессом. Результат не заставил себя ждать: сдерживаемое долгое время пламя от перенапряжения хозяина выплеснулось наружу, жадно вцепляясь в сухие страницы многочисленных томиков.