Академия тишины

Наверное, день, когда я рассказала обо всем Энтони, был последним таким всепоглощающе счастливым днём в моей жизни. Его радость, его принятие — с первого сказанного мною слова — были как целительное снадобье на свежую кровоточащую саднящую рану. Я хорошо запомнила тот вечер, его сильные руки, обнимающие меня под грудью так бережно. Наши разговоры, наши планы — наивные и беспечные планы двух вчерашних детей, когда мы выбирали имя будущему продолжению нас обоих.

— Джеймс, — сказала я, не задумываясь. Не знаю, откуда я придумала это имя, Энтони немного ревниво принялся расспрашивать о моих знакомых Джеймсах, но я со смехом только мотала головой:

— Наверное, именно потому и выбрала, что нет у меня таких знакомых, нет никаких ассоциаций!

— А если девочка?

— Не знаю, — честно сказала я. — Мне почему-то кажется, что будет мальчик.

— Ну а вдруг. Можно будет назвать её Джеймой. Или Джессикой. Или Дженет. А Джеймсом назовём нашего второго.

— У тебя есть какая-то знакомая Джейма? Или Джессика? — вопросительно приподнимаю бровь, слегка жалея, что на самом деле нисколько его не ревную. Энтони наклоняется и целует меня в ухо, в шею, в живот через платье, а я снова смеюсь, в глубине души думая, что совсем его не заслуживаю.

Первое, что я вижу, вернувшись в комнату — белое, как мел, как молоко, лицо Маргариты. Мельком отмечаю, что её недавняя вспышка ярости теперь вполне объяснима — как маг жизни, весьма неравнодушный ко мне в связи с её неутихающей симпатией к Энтони, она вполне могла понять, в каком положении я нахожусь. И это означало окончательный конец ее романтических мечтаний. Но сейчас во взгляде Риты не было ненависти. В нём был страх и… вина? Ее зелёные глаза казались темными, как два провала. Не успев толком ничего понять, сделала шаг через порог и вдруг почувствовала болезненный спазм в горле, один, еще один. Не понимая, что происходит, схватилась за шею, задыхаясь, не теряя сознания, но буквально бредя по самому краю. В этот момент чьи-то руки схватили меня и потянули прочь из комнаты. Сопротивляться я не могла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На моей совести уже была одна смерть, но тогда я не ведала, что творила.

А сейчас я всё понимаю. Леди Сейкен улыбается, глядя на меня своими холодными бесцветными глазами. Разумеется, убивать она меня не просит, просит только подправить плетения у неизвестного мне человека в нужном ей направлении. Разумеется, она даже не угрожает, просто гипотетически предполагает, что может произойти с Энтони после моего отказа. Что — с Джеймсом.

Сейчас это еще не ребенок, крохотная жизнь внутри меня, сгусток клеток ничего не чувствует, не мыслит. Но теперь, когда рыжий мальчик из моего видения обрёл имя, он словно стал не менее реальным, чем эти живые люди вокруг, мальчик из будущего. Мой сын. Я должна защитить его и его отца. Они не виноваты, что я так легко попалась, что я такая, какая есть.

У меня словно открываются глаза.

Надо бежать. Надо бежать отсюда. Немедленно, не дожидаясь конца учебного года. Из Академии, прочь, от Энтони, от леди, от адьюта, бежать туда, где никто не будет знать о моей возможности говорить с мёртвыми и убивать живых так, что определить насильственную смерть будет невозможно. Бежать, чтобы у меня не отняли Джеймса.

И от этой мысли, этого понимания всё вдруг становится кристально ясным. Кусочки мозаики складываются в цельную картину.

— Хорошо, — кротко говорю я. — Хорошо, но пообещайте, что это будет в последний раз, леди. Я жду ребёнка. Мне нельзя напрягаться.

Глава факультета жизни ничего мне не отвечает и ничего не собирается отвечать. Да и не нужно. Эти слова сказаны не для того, чтобы получить ответную столь же лживую реплику.

Человек, лежащий передо мной, принадлежит королевскому роду, и он проклят. Проклят благодаря наличию в нем капли той самой крови, что подверглась проклятию первых магов Академии Безмолвия три столетия назад. С тех самых пор маги играют свою игру, разыгрывая жизни носителей корон, как карты. Адьют был из тех, кто эти жизни спасал — не из благородства, конечно, просто такова его роль, и та моя первая жертва отлично это доказала. Леди — из лагеря тех, кто эти жизни губил. Но разницы между ними было предельно мало.

К незнакомому человеку я не испытываю… ничего. Ни жалости, ни сочувствия, ни злости, ни гнева — ничего. Разумеется, это не Его величество Грион, но кто-то из ближайших родственников — брат, кузен, дядя. Исторический, политический персонаж. Разменная карта. Живой пока ещё человек.

Я представляю себе, как выполнить "просьбу" леди и представляю реальность её угроз. Более того, я понимаю, что ради Энтони и Джеймса я могу пойти и на такое.

Но не пойду. Я… не хочу, чтобы у Джеймса была такая мать. И поэтому я поступаю иначе.